Персидские хроники

Горы, люди и боги: рассказ об Иране от первого лица

Когда я сказала родителям, что купила невозвратные авиабилеты в Тегеран, мама закричала «бог с ними, с деньгами, пусть пропадут, только не летай туда», а папа ненавязчиво поинтересовался, не попала ли я в секту и не хочу ли я в Северную Корею. Подруга предложила подзаработать на краудфандинговой кампании с анонсом «каждый день я буду нарушать по одному закону шариата», но я проигнорировала всех.

Мы со Светой, моей бессменной напарницей по самым странным поездкам, выбрали Иран как ещё одну страну, где есть горы. По плану в 17 дней у нас укладывался недельный поход по хребту Эльбурса, восхождение на вулкан Демавенд и поездки по древним персидским городам. За походную часть отвечал наш знакомый проводник Андрей Кравчик — это с ним мы ходили в Фаны и на Тянь-Шань. По ссылкам вы найдёте мои рассказы про эти походы.

30 июня из Москвы нас провожал ураган, но настроение было безоблачным. Мы заранее радовались, хотя ещё не знали, сколько эпичных историй нас ждёт: похищение женщин и нашествие овец, прогулки по раскалённым крышам и археологические раскопки в снегу, блуждание в сероводородном тумане и обед у мэра… Но давайте без спойлеров.

Этот пост здесь появился благодаря Насте Купцовой, Жене Жирову, Коле Шерстобитову, Лёне Мелкозёрову, Ярославу Жаворонкову, Юре Крылову, Лизе Парамоновой, Свете Папиной, Анатолию, Анне и моим родителям. Спасибо! Без вашей помощи фиг бы мне был, а не Иран.

Последние лучи солнца ложились бликами на светлые ковры аэропорта Гейдара Алиева. По бликам неслышно скользили первые женщины в чадре. Азербайджанские таможенники смотрели на наши неуместные шортики и предлагали остаться в свободном государстве. «Море у нас тут, солнце. Вы в Иран отдыхать едете? Вы там не отдохнёте!» Это уже начинает надоедать: куда бы я ни ехала, на пункте прохождения контроля меня вечно пытаются отговорить.

В хиджабы мы замотались ещё в салоне самолёта. Девушки европейского вида из шумной компании слева от нас — последнее напоминание о светском мире — тоже покрыли волосы, перестали казаться европейками и скромно прошли к стойке «для граждан Ирана». Мы же вместе с кучкой китайцев встали в очередь за визой.

Света очень переживала: она работает тётей в телевизоре, а по иранским правилам журналисты должны долго и муторно оформлять в посольстве рабочую визу — туристическая не подходит, даже если ты официально в отпуске. Поэтому мы перестраховались дважды: написали в анкете, что закончили Институт гуманитарных наук и искусств (мы не наврали, а элегантно опустили подробности про факультет журналистики). В графе «работа» я указала обтекаемое «помощник руководителя», а Света осталась временно не трудоустроенной.

Вечерний Тегеран

Как всегда, курсивом тут будут лайфхаки и советы. Если вы не собираетесь в Иран, можете их пропускать.

С помощью сайта-посредника мы отправили документы в иранский МИД заранее (это обошлось нам в 2000 рублей), и в аэропорт приехали уже с кодом подтверждения, который означал, что нам одобрили визу. Оставалось только купить страховку (14 евро) и заплатить пошлину (70 евро). Наши будущие коллеги по походу никакие документы заранее не заполняли, и получение визы заняло у них на две минуты больше.

Поэтому не будьте параноидальными и на посредников смело наплюйте. И даже фото для визы не распечатывайте — таможенники неведомыми путями извлекают цветное фото с первой (чёрно-белой) странички паспорта. Возможно, оно зашито в биометрический чип. А вот в посольство, если вы живёте в Москве, самому сходить можно. Две поездки к консулу и обратно — это, конечно, энергозатратно, но зато сэкономите 30 евро — в посольстве делать дешевле.

Флаг Ирана очень похож на таджикский. Наверное, потому, что таджики тоже персы.

— Вы не смотрите, что я в шортах. Мои штаны в чемодане, я сейчас переоденусь, — уговаривал офицера иностранец из очереди.

Тот молча проштамповал ему паспорт и повёл под руку в зону выдачи багажа, проверять наличие штанов. Лента транспортёра уже опустела, и наши рюкзаки одиноко лежали у стенки.

В полумраке такси мы судорожно всматривались в иранские купюры. Мы точно знали, что доехать до нашего хостела в центре города стоит 750 000 реалов. Теперь осталось понять, как они выглядят.

Здесь по-другому всё, что может быть по-другому. Как будто нормы придумывала Комиссия по затруднению жизни иностранцам. «Ты уникальна, не стесняйся быть особенной», — говорили иранцы своей стране. «Танцуй так, как будто тебя никто не видит», — нежно шептали они национальной письменности.

— А давайте писать буквы справа налево?

— А цифры слева направо, чтобы все наверняка сошли с ума.

— Арабскими цифрами мы пользоваться не будем.

— Конечно, мы что, арабы что ли? Да, цифра пять пусть будет похожа на жопу.

— Не могу придумать цифру восемь, давайте просто семёрку вверх ногами перевернём?

— А Новый год будем считать от рождения пророка Мухаммеда.

— Не, от рождения уже у христиан было. Мы что, христиане что ли? Когда он там в Медину переехал?

— А отмечать будем весной.

— А суббота пусть будет в четверг.

Легальные путешествия во времени: в паспорте написано, что я прилетела 11.04.1396.

С деньгами всё ещё веселее. Во-первых, у иранского риала очень низкий курс. 37 000 — один доллар. Самая мелкая монета в обращении — 1000 риалов. Самая крупная купюра — миллион. Во-вторых, иранский народ провёл «устную» деноминацию и считает деньги не в риалах, а в тысячах туманов. Один туман равен десяти реалам, но на купюрах это не отражено. В-третьих, кое-где всё-таки попадаются цены в риалах, и это окончательно сбивает с толку.

Инструкция, как понять цену, избегая конвертера валют и битья головой об стену:

1) убедитесь, что продавец не владеет английским

2) прочитайте слева направо цифры на фарси, если сможете.

3) дорисуйте в голове недостающее количество нулей: один в случае цены в туманах или четыре в случае цены в тысячах туманов

4) попытайтесь разделить результат в уме на 37 000 и умножить на 60, чтобы получить рубли (для проверки адекватности цены). Не плачьте. Утешьте себя, вы гуманитарий, вам можно.

5) попробуйте найти в кошельке бумажку нужного номинала

6) плюньте и позвольте это сделать продавцу.

Это одна и та же купюра.

День 1. Welcome to the jungle

Туризм в Иране — как пляжный сезон на обложках женских журналов: он уже пришёл, а к нему ещё почти никто не готов. Поэтому в хостеле за 15 долларов нас ждала комната без окна, унитаз в стиле «керамическая дырка в полу» и кровати, застеленные чем-то похожим на одноразовую скатерть. Но мы нетребовательные клиенты.

Утром мы встретились всей группой — в этот раз нас было немного, семь человек вместе с проводником: учительница русского языка Ольга и её двадцатилетний сын Георгий — оба с солидным походным стажем; программист Юрий с восхождением на Арарат в анамнезе;  смелая женщина Анна — она оказалась в походе впервые и сразу решилась покорять пятитысячный Демавенд; мы со Светой и руководитель турклуба Андрей.

Маршрут начинался у Каспийского моря, с высотной отметки -28 метров. С шумного тегеранского автовокзала нас забрал лакшери-автобус, где широкие сиденья раскладывались почти до лежачего состояния, и каждому принесли по коробке с едой, хотя ехали мы не больше четырёх часов. Еда была своеобразная — печенье, кексик, другое печенье, вафля и пакетик с чем-то желеобразным, кисленьким и сделанным из слив, судя по картинке. На упаковке не было ни одной надписи на английском, и мы не поняли, что делать с этим счастьем. Пытались растворить его в воде, но вышло не очень успешно.

Хорошо, что это оказалось не мылом, например.

В небольшом городке Ноушехр мы вывалились из автобуса, вповалку с рюкзаками загрузились в две легковые машины, и через полчаса были у входа в лесной парк. Было пасмурно и не слишком жарко, но никто не хотел упустить возможность искупаться в водах Каспия, и мы отправились на штурм исламских пляжей. «За загородками-чадорами девушки загорают топлес», — с видом эксперта говорил Андрей. Оставалось понять, где здесь мужской, а где женский участок берега.

Мы подошли к ближайшему забору, заглянули внутрь, но за загородкой контингент почему-то тоже был смешанный. В волнах радостно плескались мужские тела в шортах и женские силуэты в буркини, преимущественно чёрного цвета, из-за чего пляж немного походил на шабаш водолазов. По берегу небрежно прогуливался полицейский в выглаженной рубашке и время от времени угрожающе свистел кому-то в воде.

— Нам что, прямо в одежде купаться? — спросила Света. — А что будет, если я разденусь? Ну или хотя бы платок сниму?

— Представь, что ты в Екатеринбурге решила забежать в городской пруд голышом. Хочешь стать местной знаменитостью?

И мы побрели в воду в штанах, платьях и платках. И по ощущениям это было более странно, чем купаться в пруду голышом.

Замечу ради справедливости, что большинство мужчин в футболках.

Мужская часть нашей группы решительно направилась в пляжный душ — местные без стеснения мылись там за шторкой, едва прикрывающей их по пояс. Мы в недоумении побродили вокруг, и кто-то указал нам рукой за кабинку — с обратной стороны несколько иранских девушек стояли с тюками одежды перед плотной шторой.

Мы встали в очередь, но через десять минут поняли, что не приближаемся к цели: иранки заходили за штору кучками, тщательно мылись, передавали друг другу ворохи ткани, стирали за загородкой одежду… Каждый раз, когда кто-то выходил, из воздуха материализовывались новые иранки. Они тут же проскальзывали внутрь к толпе своих подружек и не давали нам ни одного шанса зайти в душ.

Мы пробовали показать жестами, что зайдём туда вместе и выйдем очень быстро — нам в ответ говорили что-то ободряющее на фарси, но пропускать внутрь не собирались. Минут через двадцать мне надоело бороться с дискриминацией, тем более, мокрая одежда уже почти высохла, и я плюнула на эту затею. Ольга постояла ещё минут пять, психанула и начала раздеваться прямо на улице — тогда иранки замахали руками и разрешили ей спрятаться за шторкой.

Мой самый закрытый купальный костюм.

У входа, в облагороженной части парка, на коврах восседали местные — большими семьями, почти все с кальянами и огромным количеством еды. Из машин доносилась витиеватая восточная музыка. Но чем глубже мы уходили в густой субтропический лес, тем выше становилась трава и тише — звуки. Деревья над головой смыкались, ветки переплетались, ноги путались в цепких колючках, по плечам скользили листья папоротников.

Из-под ног в кусты ускользнула змея. Тропинка обогнула поваленное дерево и бесследно растаяла в зелени — вокруг только стрёкот насекомых и дрожащие солнечные пятна в гуще веток. Оглянись по сторонам, пожалей о том, что за спиной у тебя рюкзак, а не мачете, набери полные лёгкие тяжёлого влажного воздуха — и ты поймёшь, почему иранцы называют лес словом «джангл».

Через пару часов мы вышли к руслу обмелевшей реки. Дорогу нам перегородило на удивление мелодичное стадо баранов: колокольчики на овечьих шеях подобраны так, что попадают друг с другом где в терцию, где в октаву, и когда стадо движется, бренчание складывается в аккорд. Мы просочились сквозь них и разбили лагерь выше по течению. Ночи здесь ещё тёплые — я даже не доставала спальник из рюкзака и спала как младенец.

Дальше я ничего не фотографировала, потому что руки были заняты борьбой с кустами.

День 2. Иншалла, козлёночком станешь

Сегодня мы весь день поднимаемся вверх по каньону под покровом леса. Вокруг мшистые деревья и полутень, по дну петляет каменистое русло речки. Набрать нужно 800 метров высоты, но подъём плавный, и страдаем мы больше от жары. Хотя мне идётся на удивление легко, и этот тяжёлый воздух нравится.

— Ну ты ж из Питера, вы там к влажности привычные, — говорит Андрей, глядя на то, как группа вытирает пот с лица. — Вот к вечеру из-под деревьев выберемся, и вам покажется, что из бани вышли.

Это уже не вчерашние джунгли — вековые стволы поднимаются далеко вверх, их густые кроны заслоняют кустарникам свет. Здесь растёт один из видов железного дерева — парротия персидская. Её древесина настолько плотная, что тонет в воде.

— Давайте отпилим чуть-чуть?

— Зачем?

— Ну классно же, фокусы будем дома показывать — топить деревяшки.

Небольшой кусок молодой ветки я потом прислала в подарок одному знакомому выпускнику Лестеха (привет, Коля), и он долго и упорно замачивал его в литровой банке («Слушай, а ты уверена, что это не ольха?»). Трофей утонул только на седьмой день.

Юра и мшистый иранский лес.

На одном из привалов я споткнулась о что-то колючее и увидела подозрительно знакомые листья, как у малины. Через минуту я уже ползала на четвереньках в ежевичных кустах. Самые красивые плоды висели, конечно же, над обрывом, но разве это преграда для человека, который эти манящие тёмные ягоды видел пару раз в жизни, если не считать мармеладки Харибо? Через несколько минут из кустов раздался мой жалобный крик — я зацепилась за колючки сразу в десяти местах, от носков до банданы, и сидела бы там до вечера, если бы меня не освободили.

По пути нам пару раз встретились змеи. Каждый раз почему-то они попадались под ноги именно мне, хотя я меньше всех хотела их видеть и приветствовала непроизвольным громким криком. Зато Андрей с криками «Змейка! Змейка! Где змейка?» бежал следом за бедными пресмыкающимися в кусты и пытался их оттуда извлечь. Я в это время старалась отойти подальше.

Кое-где встречались иглы дикобразов. Юра подобрал одну и долго думал, как её довезти до дома и не сломать. В итоге развинтил треккинговую палку и положил внутрь. А позже я нашла живого краба: он сидел прямо на тропинке, серо-коричневый, пучеглазый и очень смешной. Что он забыл так далеко от воды — ведомо только ему.

Хорошо, когда есть непромокаемая камера.

К обеду мы пришли к живописной цепочке водопадов. Река здесь сбегала со скал, петляла меж валунов и кое-где образовывала небольшие проточные озера. Стены каньона густо поросли мхом, и по нему вниз скользили жемчужинки влаги.

Вода была холодная, но приятная, ещё не такая, как обычно в горных речках, где пальцы сводит от одного прикосновения. Поэтому мы радостно бродили по руслу с фотоаппаратами, прыгали в озеро бомбочкой и стукались о дно.

Место было прекрасное. И по количеству мусора вокруг водопада было заметно, что иранцы тоже его по достоинству оценили. Здесь у нас с персами есть что-то общее: мы искренне любим родную природу, и это глубокое чувство носит трагический характер: люблю, но погублю.

Да, это сюда мы ныряли бомбочкой.

«А в прошлом году тут просто была стенка с мокрым пятном» — удивлённо заметил Андрей.

После обеда мы поднялись выше уровня реки и, кажется, стало ещё жарче. Группа начала растягиваться, время от времени мы ждали, пока остальные покажутся из-за кустов. В какой-то момент у всех в бутылках закончилась набранная внизу вода.

— А эту можно пить? — спросила Анна, с тяжёлым дыханием переступая через ручеёк под ногами.

— Лучше не стоит. Она мутноватая и какая-то слишком тёплая, — ответил Андрей. — Вы всегда смотрите: если вода холодная, значит, она где-то недалеко из-под земли выбегает, и никто в неё нагадить ещё не успел. И ещё лучше никогда не пить стоячую воду.

Анна тяжело вздохнула.

— А скоро нормальная вода?

— Через полчаса родник будет.

Но родник «через полчаса» то ли высох, то ли потерялся в траве, и мы пошли дальше, к роднику «ещё через час». Но и вместо него мы нашли крохотную лужицу где-то далеко в кустах. Она была и тёплой, и стоячей, и в целом очень подозрительной на вид, но половине группы было уже всё равно. Мы набрали воду в бутылки, кинули туда по хлорной таблетке для дезинфекции и засекли 30 минут.

— А вот знаете… Я верю, что не судьба мне умереть от отравления, ничего со мной не будет от этой воды.

— А я верю в таблетку.

— Может, если потрясти бутылку, микробы быстрее умрут?

— Да что вы так переживаете, от глистов ещё никто не умирал, таблетки потом пропьёте, если что.

— Глисты — да. А вот лямблии…

— Сколько уже времени прошло? 10 минут? А, ладно…

Положенные полчаса прождал, кажется, только дисциплинированный Юрий.

Стоянка, мимо которой нельзя просто так взять и пройти.

К вечеру мы вышли на поляну с заброшенным пастушьим домиком и одиноким деревом посередине. По плану мы должны были идти ещё около часа, но часть группы порядком устала, да и место было живописное — решили остаться.

На дереве красовалась платформа из неотёсанных досок — не то домик, не то наблюдательный пункт, не то походный топчан. Мы со Светой тут же её оккупировали и целый час бесцельно рассматривали дубовые листья над головой. В принципе, было так тепло, что можно было бы спать прямо здесь, но консерватизм взял верх, и палатку мы всё-таки разбили на земле. Приятная на вид пушистая травка на поляне при ближайшем рассмотрении оказалась колючками, и не всем повезло с местом — Юрий полчаса выпалывал сорняки, чтобы они ночью не впивались ему в спину.

Всегда мечтала о домике на дереве.

За ужином обсуждали судьбу. Завтра нам нужно было добраться до посёлка Каждур: к нему ведёт абсолютно неинтересная дорога длиной 20 километров, и хорошо бы проехать её на машине. Машины бывают в шахтёрском посёлке, до которого мы сегодня не дошли.

— Ну и, может, хорошо: пришли бы мы туда сегодня, а у иранцев же на всё один ответ — «иншалла». Будет на то воля Аллаха — будет вам завтра машина.

— Нет, нужно делать конкретный заказ вселенной. Я вам говорю, конкретное всегда сбывается.

— Тогда пусть мы завтра придём в посёлок, а там будет стоять пикап, в который мы все поместимся.

На этой фразе у меня зачесалась нога. Я задрала штанину и увидела крохотного клеща: он уже деловито подползал к колену. Все осмотрели насекомое и сошлись на мнении: да, это действительно клещ. Я задрала вторую штанину — на левой ноге сидел его брат-близнец. «Ну, теперь уже точно можно паниковать», — решила я, и, недолго думая, побежала куда-то за дерево срывать с себя одежду.

— А он тебя точно укусил?

— Не знаю.

— Ну посмотри, в ноге голова осталась?

— Не видно.

— Да ты теперь и не увидишь, сразу надо было смотреть, с головой он был или нет!

— Ты не переживай, тут, в Иране, энцефалитных клещей мало… Тут другие болезни.

— Знаешь, какая сложная жизнь у клещей? Он, может, целый год твою ногу ждал сидел.

— А что мне делать-то теперь?

— Молиться Аллаху! Если он решил тебя за грехи покарать, то всё равно покарает.

— Ну или другому богу какому-нибудь помолись.

— Не, в Иране другому богу не надо!

Я третий раз осмотрела свою футболку. Иншалла, это был последний клещ.

Так выглядел наш путь большую часть дня.

День 3. Иранские пленницы, или день удодов

Утром мы вышли из каньона к угольным шахтам. Возле тоннеля в скале теснилось несколько домиков и бытовок. Стоял и заказанный у вселенной пикап. Хозяев не было видно — только в тени кузова умывался облезлый котёнок. Через несколько минут появился иранец в каске. У него мы выяснили, что водитель машины ушёл куда-то в горы. Иншалла, вернётся в обед. Не то чтобы это радовало. Но зато нам разрешили посмотреть, как добывают уголь.

Шахты здесь очень аутентичные — горизонтальные, с ржавыми рельсами и скрипучими вагонетками. Под ногами кое-где хлюпает вода, через 100 метров от входа становится абсолютно темно, и если полениться достать из глубин рюкзака фонарик, можно почувствовать себя Голлумом в пещере. Ну или шлёпнуться лицом в рельсы.

Мы смотрели, как уголь переливается под светом фонарика, по очереди фотографировались в тележке, катали её по рельсам и так увлеклись процессом, что за нами пришёл шахтёр с огромным фонарём — проверить, не заблудились ли.

Почувствуй себя гномьей женщиной.

Возле шахты.

Мы вышли на свет и проморгались, но водитель пикапа так и не появился. Ждать его у кучи угля было бы слишком самонадеянно, и мы пошли пешком. Пыльная грунтовка медленно тянулась вверх. Солнце пекло нещадно, и мне очень хотелось забуриться обратно в джунгли. Судя по лицам остальных, они разделяли это чувство.

Ане было плохо. Она отставала всё больше, тяжело дышала и жаловалась, что пошла в поход на выживание. Ей разгрузили рюкзак и вкололи дексаметазон, чтобы она смогла хотя бы дойти до ближайшей деревни и уехать в Тегеран. За несколько часов ни одна машина нас не догнала, но впереди показалась асфальтовая дорога — это многое меняло.

Минут через десять мы застопили первую машину. За рулём сидел добродушный дядя, на переднем сидении — кудрявый смуглый ребёнок.  «Каджур?» — спросили мы его. «Каджур!», — ответил водитель. В машину погрузили двух дам и три рюкзака, остальные двинулись дальше.

Ноги уже начинали гудеть. Лицо — обгорать сквозь тройной слой солнцезащитного крема. В моей голове друг с другом бурно спорили субличности, альтруистическая и эгоистическая.

— Я тоже хочу с ветерком ехать в машине, а не топать по раскалённому асфальту! Эй, мне надоело.

— Ты ходила в спортзал каждый день. А они нет. Им сейчас хуже, чем тебе, имей совесть, иди вперёд.

— Ну а им кто мешал ходить?

— Ой, вспомни себя год назад, ленивая колбаска.

— Смотри, я единственная женщина, которая всё ещё прётся с рюкзаком.

— Причём здесь это?! Долой гендерные стереотипы! Равноправие! Феминизм!

— Ты в Иране и на тебе хиджаб, алё, какой феминизм? Я не буду с тобой больше разговаривать.

Ещё минут через десять возле нас остановился пикап. Мы с улюлюканьем залезли в открытый кузов. Я никогда раньше не ездила снаружи и хотела поделиться своим восторгом со всем миром, поэтому даже начала снимать это на видео. Пожалуй, это был мой самый короткий обзор, потому что через километр с небольшим нас высадили и показали рукой на развилку — водителю нужно было ехать в другую сторону.

Легковушки нам приветливо сигналили и проезжали мимо. Ещё два пикапа (один из них был тот самый, утренний, с угольных шахт) отказались нас везти даже за деньги — всем было не по пути, и мы продолжали плавить ботинки о раскалённый асфальт. Когда мы были уже совсем поджаренные, к себе в кузов нас подобрала бабуся в платочке — они с сыном ехали с каких-то полей и на прощание ни к селу ни к городу рассказали нам, что они курды.

В деревне мы договорились встретиться в первом от дороги магазине. Пропустить его было трудно — главная улица всего одна. Магазин, однако, был пуст. Мы прошли ещё немного вперёд, убедились, что в следующих трёх магазинах девочек тоже нет (как и продавцов), и уселись на дорогу в тени. «Ну ладно, не украдут же их тут, найдутся скоро», — сказал кто-то. Оставалось только ждать.

Раскалённые улицы были безлюдны, но вокруг нас из ниоткуда конденсировались местные. Они вставали поодаль, с чинным видом лузгали семечки и изредка бросали взгляды в нашу сторону. По-английски они не говорили: когда мы попытались спросить у них про наших дам, в ответ услышали только вечное «Вер а ю фром? Руссия? Водка! Хэв ю водка? Но водка? Виски? Рум?»

В Каджуре даже есть один моносветофор.

Когда кучка людей подросла, возле нас остановилась дорогая машина и к компании подошёл солидный мужчина лет сорока. Сперва он бурно жестикулировал, потом на его лице отразилась вспышка гениальной идеи: он позвонил кому-то по телефону и дал нам трубку.

Человек в трубке рассказал, что нашего нового знакомого зовут Али, он мэр деревни и при этом единственный в Каджуре человек, у которого есть друг, который знает английский. Коммуникация при помощи телефонного переводчика была сложной: мэр говорил что-то на фарси по телефону, передавал смартфон Юре, самому англоговорящему участнику нашей группы, Юра переводил нам, потом всё повторялось в обратном направлении.

Пока мы устанавливали международные связи, Андрей пытался дозвониться до девочек, и ему наконец-то удалось.

— Их всё-таки украли.

В воздухе повисла тишина.

— Они говорят, что приехали на море, вокруг куча мужиков, и все просят денег.

Больше ничего выяснить не удалось: у Андрея на телефоне кончились деньги, и связь оборвалась.

Мы спешно объясняли ситуацию мэру. Его англоговорящий друг утешал нас: «вы не переживайте, это очень влиятельный человек, самый влиятельный, он сейчас во всём разберётся». Потом Али просил девочек включить громкую связь и что-то кричал их похитителям. Мы так и не узнали, дошла ли до них его пламенная речь, или те сами поняли, что с нашими девушками лучше не связываться, но Аня передала: всё хорошо, их отпустили, и они уже едут к нам в Каджур. Из того самого Ноушехра, где начался наш поход.

Все ничего не поняли, но немного успокоились. Мэр жестами усадил нас в машину и повёз к себе домой. Друг перевёл: нам предстояло есть и ждать.

Едим и ждём.

Дом у Али оказался приличным, но обставленным без излишеств. Трудно было бы представить такую скромность у «самого влиятельного человека на селе» в России. В небольшой столовой, пристроенной к кухне, стоял удобный кожаный диван и плазменный телевизор напротив, но никакого стола — на полу накрыли дастархан. На нём появились свежие лепёшки, блюдца с вишнёвым вареньем и мёдом, густые сладковатые сливки, коровье масло — явно домашнее, кунжутная халва… Не знаю, что там насчёт иранских обычаев, но, мы решили,  здесь как в Средней Азии: мало ешь — обижаешь хозяина. И смели за десять минут всё, что было на скатерти.

Это было ошибкой. Жена Али несла нам не только добавку всего вышеперечисленного, но и по огромной тарелке плова каждому. Мэр тоже сел поесть с гостями. Чтобы не нарушить случайно какой-нибудь иранский обычай, мы пытались всё повторять за ним:  накладывать плов в ложку и утрамбовывать его вилкой, макать куски сахара в чай и наливать его из кружки в маленькие блюдечки. Приличная часть плова и чая оказалась на скатерти, но Али умилялся и показывал нам, как это нужно делать правильно.

Девочки всё ехали и ехали, а мы всё ели и ели. Юрий даже пытался с помощью простых фраз завести диалог о родстве русской и иранской культуры и разновидностях самоваров (да, они пьют чай из самовара, и слово «чай» у них так же звучит, как в русском). Но никто из нас не владел фарси настолько, чтобы сказать «спасибо, очень вкусно, пожалуйста, не надо больше добавки», и нам снова и снова приносили еду. Когда после десятой добавки мы жестами всё-таки показали, что больше не можем, нас отвели в соседнюю комнату — что-то наподобие гостиной — и принесли огромный арбуз. Арбуз был прекрасен, но я молила небеса, чтобы девочки приехали быстрее. Вдруг у них в запасе третья комната, где нужно ещё что-нибудь есть?

Фатима, очаровательное дитя мэра.

Когда девочки приехали целыми и невредимыми, мы сначала, конечно, обрадовались, а потом начали требовать от них пояснений: что это вообще было.

Когда они поняли, что едут дольше, чем надо было бы, то решили проверить путь по навигатору. Но он, как назло, завис.

— Каджур? — уточнили они.

— Каджур, Каджур, — заверил водитель и пробормотал что-то про ремонт дороги и другой путь.

Вскоре они поняли, что никакой ремонт дороги не может тянуться так долго, и потребовали остановиться. И тут начался экшн: добрый дядя тормознул, пересадил своего ребёнка в другую машину и рванул дальше. Двери были заблокированы, он расстёгивал штаны и недвусмысленно давал понять, чего ждёт. Когда девочки на него наорали, он понял, что так дело не пойдёт. Возле машины откуда-то взялись его соратники. Они достали рюкзаки наших дам и начали их запихивать в грузовик. Пока девочки пытались вырывать из рук один рюкзак, те успевали погрузить второй. Одновременно Аня разговаривала с Андреем и Али по телефону.

На кипиш сбежались другие иранцы. Они поняли, что на обочине трассы происходит что-то нежелательное, и вступили в перепалку с похитителями. Те пытались всё выставить в другом свете: мол, везли-везли девушек, а они платить не хотят, а мы им ещё мороженое покупали, со всей душой… О чём спорили иранцы, мы не узнаем никогда, но в конце концов один из них отвёл в сторонку того водителя, что-то ему сказал, и девочек отпустили.

Пожалуй, я не жалею, что пёрлась по этой дороге пешком.

Аня наотрез отказалась ехать в Тегеран. «Умру, — говорит. — Но с вами пойду. Не поеду никуда одна». И её можно было понять. Али подбросил нас до следующей деревни, и мы двинулись дальше по тропе в горы. Мы отошли совсем немного, когда Аня снова начала отставать. Внизу всё ещё маячила машина мэра — он съездил домой за детьми и женой, и теперь они фотографировались на фоне гор. «Это знак», — решила Анна. Так нас стало шестеро.

Солнце скрылось за горами. Смеркалось. Мы шли по тропе вверх — нельзя же выбиваться из графика.

— Андрей, кажется, вчера говорил, что сегодня у нас по плану лёгкий день.

— Я ноги стёрла.

— А у меня лоб сгорел.

— Ну, зато все живы.

Мимо пролетела птичка с хохолком.

— Смотрите, удод!

— Ага. И не первый. Просто день удодов какой-то.

(Возможно, глава получилась слишком зловещей, поэтому спойлер: с Анной всё будет хорошо. Она переночует у Али, приедет в Тегеран и встретится с нами через 3 дня)

День 4. Душистый подъём

Сегодня у нас первый хардкорный день: мы должны одолеть перевал высотой 3420 метров над уровнем моря. Никаких тенистых джунглей и плавно идущих вверх грунтовок, только крутые пастушьи тропы и дневной набор высоты 1400 метров. Если никогда не ходил в горы, сложно представить, что такое этот пресловутый набор высоты. Поэтому сейчас будет минутка увлекательной статистики.

Читатели из Екатеринбурга, оживите в памяти небоскрёб Высоцкий. 54 этажа, 188,3 метра (жители столицы могут вспомнить самую высокую башню Москва-Сити — 374 м). Сегодня нам предстоит по сорокаградусной жаре и с рюкзаками весом 14 — 20 кг подняться на уральскую высотку семь с половиной раз. Или — так ещё нагляднее — 55 раз сходить пешком на последнюю лестничную площадку типовой девятиэтажки.

Корова смотрит на твою физическую форму с осуждением.

Мы вышли в восемь утра в надежде хоть немного пройти не по жаре, но, похоже, в июле на такой высоте прохлада бывает только ночью. Первый час было тяжко, но потом я выпила литр холодной воды из родника, и жизнь заиграла новыми красками.

Ночевали мы ещё среди деревьев, но здесь уже росли только шарики кустарников-колючек и душистая разноцветная трава: мята, шалфей, чабрец. Тропа пропала, и мы шли по жёлто-зелёному склону вброд, наступая на соцветия и стебли. Пахло то свежим чаем, то лимонным пирогом, то как будто какими-то специями.

На склонах холма сами по себе паслись овцы и коровы — прятались где-то в кустах, и звон их колокольчиков раздавался как будто бы сразу со всех сторон.

К полудню мы прошли две трети подъёма и собирались остановиться на обед. Вокруг не было ни кустика, только трава, пара камней и хижина пастуха впереди. Он как раз выгнал стадо из загона и приветливо махал нам рукой.

Дом представлял собой яму, обложенную крупными камнями. Кладка из ничем не скреплённых друг с другом булыжников немного возвышалась над уровнем земли и была увенчана двускатной крышей из металлических листов пополам с брезентом. При ближайшем рассмотрении брезент оказался каким-то предвыборным плакатом.

Пастух настойчиво приглашал нас внутрь. Жестами, конечно — английского он не знал. В домике было прохладнее, чем на солнцепёке, но пронзительно пахло овцами и людьми. Хозяин усадил нас на земляной пол, устланный одеялами и коврами, принёс несколько лепёшек, сливочное масло и огромную плошку с чем-то кисломолочным.

Масло было похоже на обычное домашнее, только чуть-чуть горчило и тоже пахло овцами. Белая штука напоминала кислый йогурт и понравилась нам гораздо больше. Пастух доливал нам её несколько раз из огромной синей пластиковой бочки. Мы поделились с пастухом нашим обеденным запасом — халвой, сыром, шоколадом и орехами. Он отнекивался и вместе с нами за стол не садился, но хотя бы орехи мы его уговорили забрать.

Думаю, не нужно комментировать, где здесь хозяин.

В лучших традициях детских садов и пионерлагерей после еды устроили сончас: все упали как подкошенные, там же, где сидели. Пастух вроде был не против и к нашему пробуждению даже испёк в чугунной сковороде, закопанной в углях, какую-то изумительную лепёху с сырным привкусом. И налил нам с собой в пустую двухлитровую бутылку из-под колы что-то вроде кумыса, только не из кобыльего молока, а из овечьего.

Мы с Андреем очень обрадовались. Я ещё в Киргизии перепробовала все странные кисломолочные напитки и пришла к выводу, что если у степных богов не было амброзии, то они немного потеряли. Остальные смотрели на бутылку с недоверием. Юра вообще говорил, что это пить нельзя, иначе мы тут же сляжем с кишечным расстройством и умрём. Но попробовал. И следующие полчаса мужественно ждал смерть.

Надпись «кока-кола» узнаваема даже на фарси.

Несмотря на пол-литра кумыса на каждого, на перевал мы всё-таки взошли. Под конец мне, правда, приходилось уговаривать себя продолжать переставлять ноги — тропы не было, за каждым холмом, который издали казался вершиной, вырастал ещё один холм, а ароматная трава так и манила прилечь и поспать. Даже круглые кусты-колючки казались мягкими и пушистыми.

— Это коварные кусты, вы в них не падайте, — предупреждал Андрей. — Они, как дикобразы, все иголки в вас оставят — до вечера вытаскивать будете.

Наверху дул приятный ветерок и открывался хороший вид: можно было разглядеть и злосчастный Каджур, и дорогу к каньону, откуда мы вылезли, и море, почти не отличимое от неба, и даже вулкан Демавенд, на который нам предстояло взойти через несколько дней. С другой стороны открывался вид на чуть тронутые снегом вершины — в их сторону и лежал наш путь.

На первом перевале.

Спускаться всегда легко и приятно. Солнце раскрашивало в тёплые цвета склоны каньона, круглые колючки приятно пружинили под ногами. Один раз я всё-таки споткнулась и угодила в них рукой, пришлось вытащить десяток иголок из предплечья. Вероятно, это была месть кустов за то, что мы их потоптали.

Иногда из-под камней выскакивали смешные толстые птицы, похожие на куропаток. Они встревоженно кричали и нервным зигзагом улетали вниз вдоль склона. Создавалось впечатление, что вверх летать они не умеют.

В нескольких местах ущелье было перегорожено стенками из не скреплённых между собой камней. Андрей предположил, что это для задержки снега — чтобы талая вода стекала в долину постепенно.

Если присмотреться, в тени видна одна такая каменная стенка.

Каньон.

Моем ноги в поилке для овец.

Под вечер мы сбросили высоту до 2700 метров над уровнем моря. Снова поставили лагерь возле заброшенного домика пастуха: здесь было место для палаток и водопровод неподалёку — труба, идущая откуда-то сверху, а возле неё ряд лоханок для овец.

Внизу в долине мигала горсткой огней какая-то деревушка. Ярко светила луна. Под ногами росла жёлтая колючая трава; маленькие приставучие шарики сразу раскатились по одежде, рюкзаку и палатке, и до конца похода мы их находили то тут, то там. Предельная простота ландшафта — трава и небо — будто бы поглощала звуки, было тихо и спокойно.

День 5. Властелин овец

Утром мы спустились с плато жёлтых колючек в деревню и поймали машину, которая должна была нас подбросить до следующей точки маршрута. Проехать нужно было совсем немного, поэтому сначала отправили первую половину группы, а мы со Светой и Юрой остались ждать возвращения водителя.

Было душно. В реке плескались голожопые иранские дети. Мы в своих хиджабах смотрели на них с неприкрытой завистью — в последний раз купаться нам доводилось три дня назад.

— Давай найдём хотя бы умывальник, — предложила Света.

Через пять минут нашёлся туалет, без умывальника, но из стены торчала водопроводная труба с вентилем. То есть сначала нашлась молельная комната, в которую мы чуть было не зашли, но нас вовремя остановили предупреждающие крики на фарси.

Золотые купола, однако, любят не только на Руси.

Через полчаса группа снова собралась вместе.

— А на меня тут, пока мы вас ждали, бабушки местные наворчали, — поделилась Оля. —Показывали мне, что одета неправильно: рубашка короткая и платок неправильно завязан.

— А мы со Светой помыли голову в туалете! — сказала я, сияя от радости.

На нас посмотрели с сомнением. Да, пожалуй, звучит не очень.

Деревенские жители с нескрываемым любопытством смотрели на бледных людей с огромными рюкзаками.

— Салам! — улыбнулась я пожилому иранцу.

— Ты лучше ни с кем не здоровайся, — одёрнул Андрей.

— Почему это?

— Ты же женщина. Если ты первая мужчину приветствуешь — это значит, ты к нему пристаёшь.

— …

— Ты вообще можешь ни с кем не разговаривать.

— Смотреть мне на них тоже нельзя, да?

В деревне.

Мы вышли из деревни и начали долгий путь по долине. Дорога вилась по склонам жёлто-зелёных холмов, то плавно поднималась вверх, то сползала вниз. Солнце пропекало кожу сквозь одежду, воздух гудел от жужжания невидимых пчёл. Сегодня вечером по плану мы должны были оказаться на высоте 2900 м, и каждый раз, когда тропа шла под уклон, кто-то жадный внутри цеплялся за каждый набранный метр и ворчал: «Ну мы же уже поднялись на двести метров, ну кудаааа, кудаааа, не нааадаа вниз».

Когда к вечеру мы подошли к месту предполагаемой стоянки, оно оказалось занято пастухами. Пастухи — величина переменная, поняли мы. Она подчиняется закону сохранения энергии. Если где-то убыло, значит, где-то прибыло. Нам пришлось дважды перейти реку вброд и встать немного дальше.

Долгий путь по долинам

Этот вечер не запомнился бы ничем особенным, если бы не главные ньюсмейкеры этих краёв — овцы. Вечером пастухи с той самой стоянки пригнали  стадо обратно. Всё бы ничего, но они оставили баранов на нашем берегу, а сами перепрыгнули речку по камушкам и ушли домой — пить чай, спать и всячески наслаждаться жизнью. А мы остались наедине с любопытными животными.

Минут пять стадо стояло спокойно. Потом первый невинный агнец сделал робкий шаг в сторону лагеря. Второй. Третий. И вот уже звенящая куча шерсти со всех сторон окружила палатку. Бее. БЕЕ. Дзынь-дзынь-дин-дилинь. Топ-топ-топ. Бееее. Мееее. Звяк.

Отогнать овец оказалось не так просто. Криков они не боялись, на людей не реагировали. Когда Андрей взял в руки треккинговую палку и начал со свистом и улюлюканьем покрывать их матом, дело пошло на лад (периодически он восклицал «Вы что, по-русски не понимаете?», но овцы понимали). Но ненадолго. Через пару минут стадо снова выходило из состояния покоя и медленно текло в сторону палаток. Это напоминало борьбу с Лернейской гидрой.

Это было настолько эпично, что мог бы получиться неплохой блокбастер.

В конце концов овцы успокоились, прекратили набеги и начали засыпать в сторонке. Но ещё долго с их стороны слышалось угрожающее дзынь-дзынь-дзынь — бееее. А потом и они, и мы уснули.

День 6. Моторчик

Земля собирается в складки.

Идиллические пейзажи.

К полудню следующего дня мы взошли на второй безымянный перевал — 3634 метра над уровнем моря. Взошли как-то бодро и легко, я по пути даже успела собрать чабрец и распихать его по всем карманам рюкзака (он там благополучно самозасушился, до сих пор с ним чай пью). «Подъёмов больше не будет», заверил Андрей. И мы покатились вниз, в Тегеран, по увлекательному осыпному склону.

Люблю сыпуху: не нужно выбирать место, куда поставить ногу, не нужно тормозить и бояться расквасить нос о камни — упираешься пятками в россыпь мелких камушков и скользишь вниз со скоростью космической ракеты. Главное — не пролететь потом куда-нибудь дальше. Но крутой склон быстро закончился: мы вышли к реке, возле неё сквозь заросли какой-то травы, похожей на красно-жёлтый укроп, петляла самая обычная тропинка.

Снег здесь не тает до конца даже в июле

Здесь было по-прежнему безлюдно — за день мы встретили разве что двоих пастухов да были облаяны пятёркой собак. Видели, как доят овец, и это помогло разгадать тайну ещё одного непонятного каменного сооружения. До этого мы несколько раз встречали по пути большие полукруглые стенки из каменных глыб, высотой человеку по пояс и обязательно с проёмом посередине. Оказалось, стадо загоняют внутрь этого «полузагона» и выпускают по очереди через «ворота», чтобы не спутать недоенных животных с теми, у кого молока уже нет.

В пять часов вечера Андрей радостно сказал что-то про ещё 12 километров пути, но через два часа мы коллективно взбунтовались и остановились возле живописной скалы, нависшей над водой. Бурная река здесь замедляла течение, зеркалом стелилась у подножья скалы, а дальше снова срывалась вниз, пенилась, урчала и клокотала. Со стороны гор к воде тянулся серый шершавый язык ровной земли — след селя.

Вода была ледяная. Босые ноги сводило через пару секунд, и надежду на купание я быстро оставила. Даже просто помыть тарелку мне удалось только в четыре захода. А завтра нам нужно было перейти реку вброд дважды, и я заранее ужасалась.

Как будто и не река совсем.

Двадцатью метрами дальше.

Угрожающе сгущались тучи, но пятиминутный редкий дождь закончился, так и не намочив землю. Почва здесь настолько сухая и твёрдая, что за весь поход я единственный раз смогла нормально воткнуть колья от палатки в землю — когда мы были ещё где-то в джунглях (ну а ещё у меня плохие колья, да, но это неважно).

Пока мы ужинали, мимо нас прошли двое смуглых мужчин с лёгкими рюкзаками. Прошли быстро — мы не успели даже понять, иранцы это или иностранцы. А жаль: это были единственные туристы, которых мы встретили на этом треке.

Нет, Андрей не танцует лезгинку.

Наутро я соорудила утеплитель из шерстяных носков и тапочек — так вода казалась терпимой. В первый раз мы пересекли реку возле места ночёвки, где вода была тихой и спокойной. Второй раз — двумя часами позже — в месте, где река была в два раза уже, но быстрее и глубже, где-то до середины бедра. Упирались треккинговыми палками изо всех сил, но всё равно чувствовали: чуть что, вода тебя опрокинет и понесёт как щепку.

Но в остальном дорога была лёгкой и приятной. Иногда я слишком увлекалась, убегала куда-то вперёд, и мне в спину доносилось «выключите у Аллы моторчик». Вокруг паслись лошади, росли цветы, сидели на камнях смешные гордые ящерицы, похожие на маленьких варанов.

Ящерка.

Мы вышли к деревне, поймали такой же синий пикап с открытым кузовом — в этот раз нам повезло больше, через две минуты нас никто не высадил, и уже через полчаса таксисты ближайшего села спорили друг с другом за право увезти нас в Тегеран.

День 7. Спиннеры, хиджабы и странная иранская свобода

Избранный водитель говорил по-английски чуть больше, чем никак. Он поделился с нами наблюдением про tasty russian vodka, в очередной раз подтвердив мою мысль о мнимости сухого закона в Иране, а ещё научил нас правильно считать вслух до десяти. Ек, до, се, чахр, пандж, шеш, хафт, хашт, но, да.

На вчерашней стоянке навигатор показывал 36 километров по прямой до столицы, но дорога извивалась, ныряла в ущелья и петляла меж гор — на ближайшем указателе значилось 110 км. Автомобилисты здесь аккуратностью не отличались: обгоняли друг друга на серпантине, с дикой скоростью летели в черноту тоннелей и почти не реагировали на ограничительные дорожные знаки. По пути мы видели несколько аварий и успели постоять из-за одной в пробке. Так я узнала, что на востоке Украины дорожные заторы в устной речи делятся на два типа: пробка — это если совсем все стоят, тянучка — если медленно едут. У нас тянучками называют разве что конфеты, которые склеивают зубы.

Мы вышли в Кередже, городе-спутнике Тегерана, и добрались до центра столицы на лёгком метро — его красивые двухэтажные вагоны похожи, скорее, на наши фирменные поезда-ласточки, чем пригородные электрички. Ехали по городу в той же одежде, в какой были в горах. Все части моего тела были закрыты — рубашка, брюки, платок на голове, — но без прикрывающего попу платья я чувствовала себя голой, и это было странно.

Летящий вдаль беспечный ангел.

Пожалуй, пора подробнее рассказать о местном дресс-коде. Иран — теократическое государство; здесь даже есть специальная комиссия, проверяющая законодательные акты на соответствие шариату, а полиция отвечает не только за безопасность, но и за нравственность. Сегодня, если женщина выйдет на улицу без платка (неважно, местная она или иностранка), камнями не забьют, но всеобщее внимание и проблемы с законом обеспечены. Какого рода будут приняты меры, мы безуспешно пытались выяснить у всех местных — увы, только у мужчин, с женщинами нам пообщаться не довелось. Но никто не дал нам чёткого ответа, все только надевали маску ужаса на лицо и убедительно кивали: problems, very problems.

Мужчина по исламским нормам должен прикрывать торс и бёдра — всё, что между плечами и коленями. Поэтому здесь не принято ходить в шортах и майках, и даже купаются многие (но не все) в футболках с коротким рукавом, но это, пожалуй, единственное отличие — в остальном носители Y-хромосомы одеваются по-европейски.

Женщина же может открыть только лицо и кисти рук. Одежда не должна быть яркой, обтягивающей или прозрачной. Если надеваешь брюки, нужно сверху туникой или платьем прикрыть ноги до середины бедра. Если надеваешь юбку, из-под неё не должны торчать твои голые лодыжки. Самая большая вольность, которую можно себе позволить — рукава 3/4 и платок, приоткрывающий несколько сантиметров волос.

Консервативный вариант одежды.

И на тебя чадру наденут, девочка.

Словарик мусульманской модницы:

хиджаб — платок, прикрывающий волосы, шею и плечи / собирательное слово для всей «правоверной» одежды;

чадра — покрывало без застёжек, которое скрывает тело, но оставляет открытым лицо;

никаб — головной убор, закрывающий лицо, с узкой щёлочкой для глаз;

паранджа — полностью закрытая одежда свободного кроя с мелкой сеткой в том месте, где должны быть глаза;

буркини — полностью закрывающий тело купальный костюм.

Иранские женщины одеваются по-разному. Одни — по всей видимости, из самых консервативных семей — носят сочетания из плотной тёмной ткани, их хиджаб прикрывает и шею, и лоб, а поверх остальной одежды они накидывают чёрную чадру. И это, позволю напомнить, в сорокаградусную жару. Другие — конечно, в основном, в столице — выглядят совершенно по-европейски: пользуются яркой помадой и тонной другой косметики, могут надеть и каблуки, и джинсы скинни с каким-нибудь длинным кардиганом, и даже платок небрежно набросить на плечи и закрепить где-то на затылке. Особенно хорошо разнообразие женской одежды заметно в метро.

Сидеть на полу — это нормально

Вагоны здесь, кстати, делятся на женские и общие: начало перрона отделено жирной жёлтой линией и значком » women only» со стилизованным человечком в хиджабе. В общих ездят преимущественно мужчины, но никто не посмотрит косо на пассажирку, а вот мужчинам на чужую территорию нельзя.  Женские вагоны хорошо видно и без сопроводительной надписи — они набиты чёрными силуэтами в традиционной одежде.

— Если бы в Москве я зашла в такой вагон, я бы сразу вышла, — поражалась Света многообразию тёмных балахонов. А я подумала, что ни одну из иранок не пропустили бы в московское метро без получасового досмотра.

Women only.

Само Тегеранское метро в меру безумное: пять линий, но перейти с одной на другую сложно, если заранее не знать, как это работает. Пути здесь в центре, а платформы по краям, и чтобы попасть на нужную, надо помнить название конечной станции, в сторону которой ты задумал ехать.

На входе можно бесплатно взять листовку со схемой, и если бы не это, мы бы до сих пор блуждали призраками по метрополитену, безуспешно пытаясь различить на слух названия остановок. На схеме, кстати, есть транслитерация, но это не делает иранские слова понятнее. Попробуйте с первого раза прочитать вслух Danshghah-e Elm-o San´at или отличить друг от друга десять станций, название которых начинается на слово Shahid (а ещё есть Shahed, и она в другом конце города), и вы поймёте.

По ощущениям, треть от общего количества пассажиров составляют торговцы. Как у нас в электричках, но куда масштабнее: пока вы сидите в вагоне, вам предложат носки, спиннеры, зубные щётки, туалетную бумагу, одеяла, лифчики, бижутерию, конфеты, наушники … Иранцы охотно это покупают. Девушки не стесняются примерять украшения и платки, но нижнее бельё берут не глядя. Продавцы виртуозно лавируют меж стоящих людей, громко рекламируют свой товар, а когда у покупателей не хватает налички, оплату проводят по картам — почти у каждого дельца есть терминал.

У вас нигде расплатиться картой не получится, и даже деньги вы не снимете: в стране своя, внутренняя платёжная система, а visa и mastercard не работают, потому что Иран избрал свой особый путь.

У каждой ветки свой цвет: легко понять, где ты, посмотрев на стулья.

В хостеле нас ждала Аня, целая и невредимая, но немного одичавшая без русскоязычного общения. Она успела посмотреть всё, что можно посмотреть в Тегеране, и теперь готова была делиться бесценными знаниями: «в этот музей не ходите, а вот тут еда вкусная, а ещё вам надо на базар».

Когда радость от встречи притупилась, мы чуть не передрались за право поселиться в самой дешёвой комнате и первым сходить в душ. У меня был с собой единственный комплект одежды мусульманско-городского типа, я постирала его, надела на себя, и через 5 минут кеды, платье, брюки и платок стали абсолютно сухими — удобно. Завтра утром мы должны были уехать к вулкану Демавенд, а сегодня поход поставили на паузу и ушли гулять по городу.

Тегеран — восьмимиллионный шумный муравейник. Здесь страшно переходить улицу, потому что машины не снижают скорость перед зеброй, спокойно ездят на красный и мигают тебе фарами, когда не хотят пропустить. Мотоциклисты на ветхих драндулетах спокойно ездят по тротуарам и могут вылететь на тебя из-за угла. Как-то раз меня чуть не сбили на остановке выделенной линии для автобуса, поэтому верить нельзя никаким заборам.

Полос там на разметке явно в два раза меньше.

Здесь нет ярко выраженного центра, но есть чёткое деление на секторы. Все первые этажи заняты лавками, и в каждом квартале продают свой товар, как будто базару не хватило места, и он пожрал весь город: поближе к центральному банку — ряды изделий из кожи, дальше — ткацкие принадлежности, за поворотом мебель… Возле нашего хостела был квартал автомобильных запчастей. Буйство резиновых ковриков, шин и масляных канистр облепляло всю свободную поверхность витрины и вытекало на тротуар. У края дороги на пластиковых стульях сидели продавцы. В воздухе пахло нагретой резиной и дешёвыми освежителями для воздуха, что вешают обычно под лобовое стекло.

Даже среди этой толчеи, в столице, закутанные с ног до головы, мы привлекали всеобщее внимание. «Хэллоу! Хау а ю? Вэр а ю фром?» — доносилось нам в след каждые пять минут. Один дедуля перегородил нам дорогу и начал монолог с фразы «Yes, of course! Welcome to Iran! Come on everybody!»

В квартале от нашего хостела обнаружилась приличного вида столовка. Там даже было меню на английском, но это нас не спасло: оно представляло список транслитерированных слов, из которых единственным понятным было chicken, но её-то мы как раз не хотели. Пришлось тыкать пальцем наугад. За 90 000 риалов (чуть меньше 150 рублей) нам со Светой принесли огромную тарелку риса с котлетой-кебабом, мы поделили её пополам.

Как главный любитель странных молочных продуктов, я взяла из холодильника полтора литра чего-то белого. Напиток оказался очень вкусным солёным кефиром с мятой и другими травами. Повар сказал, что это называется «дуф». Или «дух». Или, может быть, он вообще не понял нас и сказал «что за дебилы» — мы никогда не узнаем правды.

Свете половины кебаба было мало, и на улице она взяла местный вариант шаурмы — та же котлета, только с зеленью и в лепёшке. В пересчёте на русские деньги получилось около 30 рублей.

Торжественный процесс покупки шаурмы.

В Тегеране так жарко, что людям в голову не приходит ограничивать себя в воде: на улицах, в скверах и даже в метро установлены фонтанчики. На вкус городская вода довольно хлорированная, но все местные пьют, и мы пили, хотя это вызывало яростное внутреннее сопротивление. Когда с детства тебе внушают, что воду из-под крана нужно сначала профильтровать, а потом прокипятить, кажется диким, что можно вот так просто зайти и утолить жажду в любом месте, где есть водопровод.

Вечером мы отправились посмотреть на визитную карточку Тегерана, башню Азади. «Азади» на фарси значит «свобода»: конструкцию переименовали в честь свержения шахского режима. Я смотрела на здание и вспоминала всё, что читала об Исламской революции. Я видела фотографии Ирана в начале 70-х: джаз, танцы, стройные девушки в коктейльных платьях. Через несколько лет женщин с непокрытой головой на улицах будут забивать камнями насмерть, полиция будет врываться в дома и арестовывать за посиделки с бутылкой вина, а на смену западным книгам и фильмам придут молитвы на площадях. Этой ли свободы они хотели?

Если вы хотите понять, что происходило в 70-80-е годы в Иране, не читайте Википедию, там познавательно, но скучно. А посмотрите лучше анимационный автобиографический фильм «Персеполис» от иранской художницы и режиссёра Маржан Сатрапи. Он превосходен. И запрещён в Иране.

Башня Азади.

День 8. Помолитесь

Где-то в середине похода у меня начали рваться мои верные трекинговые ботинки. Три года я ходила в них по горам, по долам и — что вызывает наибольшее уважение — по питерским улицам, вечно сырым и щедро посыпанным реагентами. И хотя Андрей презрительно говорил, что вся эта декатлоновская обувь — на один раз, я свои ботинки нежно любила и считала три года выдающимся сроком эксплуатации. Но, так или иначе, один из швов разошёлся, и я очень боялась остаться без обуви на восхождении.

Искать ботинки в Тегеране в мои планы не входило, и я пыталась найти хотя бы клей для обуви. Но ни один из торговцев не знал слова «glue». Когда я показывала пальцем на ботинок, мне предлагали шнурки, губки и тапочки, но не то, что мне нужно. Утром я разыграла у входа в метро пантомиму, достойную сцены МХАТа, с трагическим отрыванием воображаемой подошвы и божественным клеевым спасением. Торговец просиял, что-то вскликнул и … протянул мне пилку для ног на батарейках. Я плюнула и решила: иншалла, не отклеится.

На метробусе — автобусе с выделенной линией — мы проехали через весь город к восточному автовокзалу. Наземный транспорт — удовольствие специфическое: женщинам здесь уготована передняя треть салона, она отделена перегородкой, и разделение по половому признаку начинается ещё на перроне. Если в общих вагонах метро мы спокойно ездили, то здесь, когда я попыталась зайти в мужскую часть, мне дружелюбно, но настойчиво дали понять, что место моё не тут.

В мужской части было свободно и прохладно, а в женской царил первозданный хаос: толпились мамаши с детьми и колясками, бабули с сумками, в двери вклинился местный певец с непонятной струнной бандурой, потом пришли продавать носки и спиннеры (тоже мужчины, но им почему-то можно). Чуть погодя зашла и смела всё на пути огромная цыганская семья: я попыталась сосчитать, сколько детей едет с этой крикливой женщиной, но они мелькали перед глазами, и каждый раз число получалось разным. Андрей рассказал, что именно в метробусе год назад у участницы похода украли фотоаппарат, поэтому свой я не доставала. А жаль.

Это не в Тегеране, а в Ширазе, но иранцы везде так делают. Пикник на обочине — норма жизни.

На автовокзале нас обрадовали: дорога в сторону Демавенда перекрыта на ремонт, и первые автобусы пойдут только в 5 часов вечера. Половина группы осталась на вокзале спать, а мы со Светой, Олей и Гошей поехали обратно в центр: ужас перед двумя поездками на метробусе — ничто по сравнению с перспективой шесть часов торчать в душном зале под аккомпанемент шофёров-зазывал. Все автовокзалы — это плохо, но восточные заметно проигрывают западным в децибелах. Водители здесь почему-то считают, что, если не выкрикивать во всё горло название населённого пункта, в автобус никто не сядет.

Мы отправились в музей драгоценностей — от Андрея он получил рецензию «лучший музей в мире, сходите обязательно». Попасть сюда довольно сложно: он работает четыре дня в неделю в промежутке с 14:00 до 16:00 и находится за семью замками в подвале Центробанка. Сумки, фотоаппараты и телефоны на входе отбирают и прячут в камеру хранения, по периметру курсируют охранники с автоматами, а внутри — полумрак, бронированные стёкла и внушительные двери. И этому есть объяснение: внутри собраны ювелирные произведения искусства, цену которых даже приблизительно не могут подсчитать.

Я довольно равнодушна к драгоценным металлам и никогда не понимала людей, которые предпочитают золотые серёжки билетам на самолёт, но эта тёмная комнатка удивила и меня. Россыпи рубинов, бриллиантов и сапфиров, изящные витые диадемы, изумруды в серебре, многокилограммовая корона шаха, золотой глобус, карта мира на котором выложена из сверкающих камней… И думаешь не о том, каких деньжищ стоит каждый камушек из тысяч, тысяч и тысяч, а о том, как, чёрт побери, это красиво.

Фотографировать было не на что, потому что всё отобрали на входе. Вот вам странный тегеранский стрит-арт зато.

В пять часов мы всё-таки сели на автобус и уехали в городок Полур у подножия Демавенда. Здесь нам нужно было найти внедорожник, который отвёз бы нас в лагерь на высоте 3000 метров. К нам, кстати, присоединился восьмой участник — белорус Андрей, походник старой закалки. Он проигнорировал трек по Эльбурсу и собирался сразу, без акклиматизации подняться на вулкан. Теперь нас было восемь, и мы идеально помещались в две машины.

В Полуре на главной площади всех встречает радостный коричневый турист с рюкзаком. Он машет рукой в сторону вершины и как бы говорит: добро пожаловать, восходите давайте, это легко и приятно! Завтра нам предстояло набрать 1200 метров до базового лагеря, и не все разделяли оптимизм этого человечка.

Эти радостные лица.

Наш таксист оказался молодым, англоговорящим и с причёской из барбершопа. У него в машине играла европейская музыка, на заднем стекле красовалась наклейка National Geographic, и видно было, что общение с туристами — основная причина, почему он здесь.

— Тяжело вам в платках ходить?

— Ну есть такое.

— Всё, снимайте: Демавенд — территория, свободная от хиджабов! — смеялся он.

И не соврал. Здесь много иностранцев, и никто не смотрит на твою одежду. Тем более, что даже мусульманам разрешается отступать от норм на время спортивных мероприятий. А если восхождение на пятитысячник — это не спорт, можете начинать кидать в меня камни.

Лагерь Гузфанд-Сарай на отметке 3020 метров — второй по счёту, к нему от первого ведёт извилистая пыльная грунтовка. Здесь стоит мечеть с приютом для туристов, несколько цистерн с водой и домик хозяина, Акбара (я как-то назвала его Ахматом, потому что запомнила: имя как у чая).

Лагерь и мечеть.

Палатки нам разрешили разбить прямо за забором мечети, во внутреннем дворе: это было единственное удобное место в округе. Андрей рассказал, что храм считается интернациональным. Сюда заходят люди всех вероисповеданий и просят  у своих богов удачного восхождения. И нам порекомендовал зайти.

Я решила, что это удовольствие не для агностиков: нечестно что-либо просить у богов, если не уверена в их существовании. И с чистой совестью пошла спать. Но кто-то вроде бы даже помолился.

Над горами висит огромная красноватая луна, внизу светятся огни незнакомых деревень. Прошёл мимо погонщик ослов, следом прозвенели в темноте колокольчики на шеях животных. На склоне Демавенда, где-то очень высоко, отсюда кажется, что прямо под белой шапкой вершины, горят два огонька — это третий лагерь. Завтра мы должны быть там, но сейчас кажется, что это невозможно.

Вечером.

День 9. К бочке за рекордом

Проснулись мы поздно — в девятом часу. Обычно уже в семь часов Андрей ходит вокруг палатки с бубном и поднимает нас криками, а мы говорим «ещё минуточку» и «да-да, уже встали», а тут вдруг такой праздник жизни. Из лагеря вышли бодро: светило солнце, виды вокруг были прекрасные,  на склоне горы кое-где попадались отцветающие маки.

Тропа плавно поднималась вверх и была сильно выдолблена копытами. Время от времени нас обгоняли вереницы осликов с поклажей — здесь мало кто идёт на восхождение в полном боевом обмундировании, чаще всего ночевать остаются в приютах или стационарных кемпингах, а рюкзаки и продукты в лагерь везёт ослиный караван. Но мы сильные и бедные, поэтому ночевать будем в палатках, а вещи свои донесём сами.

Пожалуй, моё лучшее фото за весь поход.

Внизу ещё блестят купола мечети.

Подъём оказался долгим и нудным. Не могу сказать, что я очень уставала от ходьбы — мы шли не слишком быстро, и на привалы останавливаться иногда совсем не хотелось. Но и делать первые шаги потом было так тяжело, как будто к ногам привязали по гире. Не люблю такие пологие дороги вверх. Люблю крутые подъёмы и плавные спуски. И это, кажется, не только про горы.

Часам к пяти мы всё-таки добрели до третьего лагеря на высоте 4200 метров. Здесь стоял симпатичный каменный дом в два этажа, пара бетонных пристроек полузаброшенного вида и стационарный палаточный лагерь чуть в стороне. Метров на пятьдесят вниз от фундамента дома были выложены каменные ступеньки-ярусы, закреплённые металлической сеткой — как раз шириной под одну палатку. Людей в лагере было много, но свободного места хватило бы с лихвой и на половину той деревушки, что осталась внизу.

Пермит (разрешение на восхождение) на Демавенд, кстати, стоит 50 долларов. Его можно купить в каждом из трёх лагерей, и это создаёт между хозяевами нездоровую конкуренцию. И путаницу: мы не останавливались в «цивильном» каменном доме, к нашим палаткам никто не подошёл, а сами мы платить не рвались — так и сэкономили по три тысячи рублей.

Разбиваем лагерь.

После подъёма мы порядочно устали, но ложиться спать Андрей запретил, и даже долго сидеть не рекомендовал: организму нужно время, чтобы привыкнуть к новой высоте, и в горизонтальном положении кровеносной системе справиться сложнее.

До иранского похода максимальная высота, на которой были мы со Светой — 4200 метров на перевале Двойном в Фанских горах. Здесь на такой же отметке стояли наши палатки. Каждый метр, пройденный вверх, отныне будет нашим новым персональным достижением, поняли мы. И поставили первый рекорд: поднялись на 30 метров вверх к туалетам и бочкам с водой.

Идём на рекорд.

Мы прочесали лагерь вдоль и поперёк, сделали серию героических фоток под иранским флагом, на фоне облаков и на снежнике, который сползал почти к самым палаткам. Обнаружили, что в стационарном кемпинге на полу вместо ковриков лежат — о боже — диванные матрасы. Трижды пожалели несчастных ослов, которые это всё сюда таранили. Прислушались к речи окружающих туристов: тут были и иранцы, и испанцы, и турки, и ещё какие-то неопознанные европейцы.

Возле наших палаток лежала куча мусора — сюрприз от предыдущих постояльцев. Хотели было отнести это на общую помойку, но присмотрелись и передумали: несколько запечатанных банок консервированного тунца, две большие пачки орехов и сухофруктов, здоровенная горькая шоколадка в красивой картонной коробочке (даже не подтаяла), огурцы, морковка и что-то там ещё по мелочи. Не то чтобы у нас не было своей еды, но… постойте, халявные продукты!

Судя по стране-изготовителю, нашими небесными покровителями были поляки. То ли на халяву и уксус сладкий, то ли в Европе и правда еда вкуснее, но трофейные продукты разошлись быстрее, чем наш собственный паёк. На русские орехи никто и смотреть не хотел последние несколько дней, а польские съели за полчаса. А ещё я забрала себе трофейный набор колышков для палатки. Думаю, если побродить по лагерю с месяц, можно собрать полный комплект снаряжения.

Снежник. Довольно плотный, ноги почти не проваливаются.

Пока мы пожирали плоды европейской цивилизации, наступил вечер. Голова почти у всех  побаливала от перепада высоты, и спать легли рано, не дожидаясь темноты.

День 10. Лёд и сомнения

Я боялась, что на такой высоте организм откажется со мной разговаривать и включит горняшку, как это бывало со мной и на меньших высотах, но спала как дитя и проснулась отдохнувшей и бодрой.  Утром погода по-прежнему была прекрасна. На этой высоте не бывает жарко, но светило солнце. Облака из долины за ночь поднялись выше и спрятали второй лагерь — как одеялом укрыли. Это завораживало. Выглядываешь из палатки — как будто из иллюминатора самолёта смотришь на землю.

Одеяло.

По плану сегодня у нас должно быть акклиматизационное восхождение до высоты 5000 метров, а штурм вершины — завтра. Но прогноз погоды говорил, что сегодня на Демавенде последний благоприятный день, а потом резко похолодает и начнутся всевозможные осадки. Переждать непогоду тоже было нельзя — у нас в запасе был резервный день, но он ничего не решал.

Вчера мы долго думали, стоит ли поменять планы и восходить сегодня. Андрей говорил, что в прошлом году с погодой была точно такая же ситуация, они отказались от акклиматизации, и в итоге две девушки из группы не взошли. В этом году он хочет дать шанс всем. Накануне подлил масла в огонь таксист-хипстер, с которым мы ехали из Полура: «да тут каждую неделю дождь обещают, и что? Месяц уже дождя не было, и сейчас тоже не будет». Решили не полагаться на погоду, а действовать по плану.

Мы поднимаемся выше. Облака поднимаются вслед.

Прогноз говорил, что на высоте в 5 километров температура сегодня держится на уровне +2 градусов. На вершине должен был быть небольшой минус. Я надела термобельё, две флиски, ветрозащитные штаны и мембранную куртку, взяла перчатки, густо намазала лицо солнцезащитным кремом и чувствовала себя прекрасно. То есть не могу сказать, что вверх я летела, но я шла и не страдала.

Подъём на Демавенд технически несложен. Не нужны ни кошки, ни ледорубы, тропа почти везде хорошо видна и то петляет по каменистому склону, то кружит по скальным участкам. Иди себе вверх и иди, если, конечно, можешь переставлять ноги. Единственная сложность — высота, которая отнимает все силы. Ну и холод, ветер и солнце, конечно.

Утепляемся.

Большая часть группы шла бодро, но Аня и Оля прилично отставали. Где-то к половине первого мы достигли искомой отметки и сели обедать. Утром, когда все были свежи, Андрей посмотрел на общий темп и предположил, что на вершину, пожалуй, можно взойти и сегодня. Но теперь Аня говорила, что с неё хватит — подвигом можно назвать уже то, что она поднялась сюда. Дальше ей не хочется, и на вершину она не пойдёт. И для человека, который впервые пошёл в поход, это и правда было выше всех похвал.

Оля хотела идти дальше, но жаловалась на слишком быстрый темп. Андрей и Юра говорили, что им холодно ждать девочек на привалах, и для вершины они сегодня не одеты. Мы со Светой готовы были идти в каком угодно темпе, только бы взойти на вершину сегодня, пока у нас есть силы и стоит хорошая погода. Начался раздрай.

Георгий и облака.

Погода уже не была так хороша, как утром: мы оказались меж двух слоёв облаков. Руки в тонких перчатках подмерзали, и во время ходьбы уже не хотелось расстегнуть куртку. Андрей решил, что дойдём только до замёрзшего водопада — и вниз.

Водопад был метров на 100 выше и находился в стороне от тропы. Лезть к нему пришлось по крутой сыпухе, когда делаешь два шага вперёд и съезжаешь на шаг назад. Минут через пятнадцать ребятам надоело. «Да ну его нафиг! Отсюда видно. Пошли назад».

Тут внутри меня разгорелась внезапная ярость. Я в кои-то веки была полна сил и хотела идти вверх, но все разворачивались обратно. Да, я не могу идти на вершину одна. Хорошо, сегодня без одежды они там замёрзнут. Но водопад-то! Вот он! Осталось метров тридцать! Я ругнулась и полезла к застывшей воде в одиночку.

По высоте он где-то в три моих роста.

Мне снизу махали руками и что-то кричали, но уходить не хотелось, здесь почему-то было очень хорошо, уютно как-то. Я помахала им в ответ и понадеялась, что меня не будут ждать — холодно всё-таки. Просто молча сидела на склоне этой древней горы, слушала холодный ветер, смотрела на серые переливы облаков. Не знаю, сколько времени прошло — у меня не было часов. По ощущениям казалось, что минут тридцать, но это вряд ли. Через какое-то время туча опустилась ниже, перед глазами уже пролетали клочки тумана, и я решила спускаться вниз.

По сыпухе и снежнику я скатилась напрямик в лагерь, это было весело и очень быстро. Даже каким-то образом обогнала по пути всю группу. Возможно, потому, что они всё это время шли пешком ногами по камням, а не устраивали безумные лыжные гонки без лыж. Их право, конечно.

Внизу в ответ на восторженные рассказы о водопаде меня наругали. За то, что хожу одна где попало, отрываюсь от группы, ставлю под угрозу чужую безопасность, ломаю в камнях свои теоретические ноги и вообще. С одной стороны, они были правы. С другой стороны, они были неправы. В общем, раскаяние во мне не шевелилось.

Было четыре часа дня. Из-за туч снова вышло солнце. Мы сидели в лагере. Вокруг летали сонные мухи. Я смотрела на свой полурасклеившийся ботинок и злилась. И предчувствовала, что завтра этой безудержной энергии во мне не будет, зато будет дождь.

День 11. Прилунение

Всю ночь я почти не спала: мозг развлекал меня бредовыми снами — как будто мои друзья решили ходить с разбитыми головами, а однокурсница Катя Щукина работает директором склада в ТАСС, и ещё что-то в этом роде. Утром я проснулась с головной болью и ватными ногами.

В семь утра мы вышли из лагеря. Аня осталась ждать нас внизу. Оля ушла на полчаса раньше, чтобы не отставать. Юра вроде бы чувствовал себя лучше, чем вчера. Гоша как шёл размеренным шагом уверенного паровоза, так и продолжал это дело. Света тоже выглядела бодро. Я же напоминала себе больную капусту. На мне была вся одежда, что нашлась в рюкзаке; ноги еле шевелились, а через полчаса подъёма началась одышка. Казалось, что ни на какую вершину я сегодня не взойду, но спустя две таблетки ибупрофена мне вроде бы полегчало.

Погода тем чудесным утром.

Температура колебалась от +2 до -2 градусов. Над лагерем стояли густые облака. Мы забурились в серое марево с надеждой, что скоро поднимемся выше уровня туч, но сизый туман окружал нас и не думал расступаться. Было сумрачно, но я всё равно мазалась солнцезащитным кремом, как одурелая, и не могла снять очки — без них становилось как-то слишком светло.

Крем был на 40 SPF, всё время было облачно, и всё равно моё лицо сгорело!! На такой высоте всё бесполезно, если вы белый, сразу надевайте балаклаву, иного пути, похоже, нет.

Навстречу нам спускались заснеженные люди: почти все группы в этот день испугались прогноза погоды — после полудня обещали заметное ухудшение — и вышли в три часа ночи. Они пугали нас обледеневшими бородами и невнятными предостережениями о непогоде на вершине. Ближе к отметке в 5000 метров под ногами появился свежевыпавший снег.

Белорус Андрей и туча.

Мы пообедали на отметке в 5100, и то ли высота начала сказываться, то ли вся энергия ушла на расщепление пищи, но идти стало тяжелее в разы. В воздухе отчётливо запахло серой. Дыхание сбивалось. Сделаешь несколько шагов, а сердце уже колотится, как будто стометровку со всей дури пробежала. Мы стали делать привалы после каждой набранной сотни метров в высоту.

На отметке в 5260 м Андрей решил, что Оля не дойдёт до вершины: она шла слишком медленно и постоянно останавливалась.

— Но я же иду! — возражала она.

— Уже второй час дня, если мы пойдём с твоей скоростью, не взойдёт никто. А с каждым метром тебе будет всё тяжелее.

И Оля нехотя пошла вниз.

Я как-то резко ускорилась с перепугу, что следующей в лагерь отправят меня, остальные тоже пошли бодрее, и мы сами не заметили, как поднялись на 5400. Здесь запах тухлых яиц стал сильнее. Земля была усеяна жёлтыми серными кристаллами, на скалах ветер выплетал узоры из льда, а снег на склонах застывал крупными симметричными зубьями. Мы чувствовали себя прилунившимися астронавтами.

Зубья снега.

Снежные мхи.

Видимость по-прежнему никакая.

Последние 260 метров дались нам тяжело. Высота на всех действовала по-разному: я, например, чувствовала лёгкое нарушение координации, как бывает, если выпить несколько кружек пива; Андрей тоже выглядел и говорил так, как будто перед восхождением прибухнул; Гоша просто впервые за поход выглядел усталым; Света вдруг внезапно понеслась вперёд, как бешеный конь.

Ветер сбивал с ног, в глаза летели то пыль, то иней, на склоне появились маленькие серные столбики дыма —от них щипало в глазах и першило в горле. Несколько раз ветер отдувал облака, и мы видели клочки голубого неба над вершиной, но большую часть времени вокруг был густой туман. Облако плотно засело на горе и не хотело никуда уходить.

Последние метры.

Я и прекрасный вид с вершины.

Второй глаз несколько раз пыталась открыть, но не смогла.

Мы дошли. В сером мареве ничего нельзя было разглядеть, и даже снять очки было сложно — не казалось, что вокруг слишком светло, но тем не менее свет резал глаза. На несколько секунд небо прояснилось и показалось солнце, но тучи снова быстро заволокли вершину.

Видео очень шумное, но в нём есть субтитры, для их активации жмите специальную кнопочку рядом с шестерёнкой настроек

Когда все сделали достаточное количество селфи на фоне тумана, мы спустились к самой большой фумароле — дырке в земле, из которой валил столбом дым, а внутри клокотала сера. Очень хотелось подойти к ней ближе, но в столбе серного тумана невозможно было ни вдохнуть, ни открыть глаза.

— Фоткай, фоткай быстрее, кхекхекхкхкхккх…

— Подожди, не вышло, давай кха-кхххх ещё кхкхкух.

Адский гейзер нас чуть не убил, когда резкий порыв ветра накрыл тропу плотным белым облаком. Это длилось секунд пятнадцать, но нам хватило — и мы повернули вниз.

Там внутри такое красное кипящее месиво.

Пока спускались, погода окончательно испортилась: тучи обволокли гору ещё плотнее, тропу было видно от силы метров на десять вперёд. Потом в лицо полетел град — больно бил по щекам и не давал снять очки. Стёкла мгновенно запотевали, и шла я почти наощупь. В какой-то момент мы остановились и развернулись лицом к горе, потому что кусочки льда, казалось, сейчас оставят на нас синяки.

Мы старались спускаться не по каменной гряде, а по сыпухе — так проще и быстрее. Но этот туман завёл нас куда-то не туда: долго не могли понять, справа осталась наша тропа или слева. То и дело кто-то терял группу из вида. Я вспоминала, как Гекльберри Финн плыл на плоту по Миссисипи, и жалела, что у нас нет сковородок, чтобы в них колотить.

Это небо закончилось минуты через две.

Впереди показался снежник. Я минут пять пыталась понять, здесь ли шла вчера, потом плюнула и покатилась вниз, а вся группа за моей спиной решила его обойти по скалистому хребту. Снег довольно быстро закончился, и начались приятные мелкие камушки со следами человеческих ног.

— Тут отличная тропа, — кричу. — Идите сюда!

Мне в ответ:

—  Э — у — а…

Туман замечательно съедает звуки.

Ну, думаю, зачем они там ноги по камням ломают. Сюда их надо. Кричу, стою, жду. Кричу, стою, жду. В ответ опять что-то невнятное и тишина. Потом мне совсем перестали отвечать, и я пошла вниз.

Когда идёшь без часов и навигатора в густой пелене, через которую не доносится ни единого звука, чувствуешь себя странно. Очень быстро перестаёшь понимать, сколько пройдено. Время от времени я останавливалась и прислушивалась, надеясь понять, существует ли вообще где-то за пределами этого облака мир в целом и моя группа в частности, но вокруг не было ни шороха, и на мои призывы тоже никто не отвечал.

Я шла по этой тропе уже в четвёртый раз (если считать подъём-спуск-подъём-спуск), но совершенно её не узнавала. В какой-то момент я поняла, что иду слишком долго:

— Значит, это не та дорога, и я могу прийти не в лагерь, а куда-нибудь в другое место.

— Что за бред, все тропы так или иначе ведут к стоянке.

— Значит, я не заметила в тумане дом и прошла мимо.

— Что за бред, как можно не заметить дом, он же большой.

Пока я перепиралась сама с собой, дом подкрался ко мне совершенно неожиданно. Он просто взял и вырос перед носом из ниоткуда. Это было так странно, что я минуты две просто стояла и смотрела на него. Потом ещё минут десять думала, пришла я раньше или позже. Тут, смотрю, женщина стоит. Спрашиваю её:

— А вы не видели, тут группа из пяти человек не проходила?

— Все люди в доме, — радостно улыбается женщина.

— Да нет, — говорю. — Мы с вершины идём, но я не поняла, первая я пришла или последняя. Там одна девушка и четверо мужчин.

Женщина снова улыбается и говорит что-то про дом и что снаружи никого нет.

Внушить ей мысль, что существует жизнь за пределами дома, мне не удалось.

А ещё минут через пять в тумане показались ребята. Я их, оказывается, всё-таки обогнала.

В лагере.

Дождь шёл до вечера, превращаясь то в снег, то в град. Оля благополучно вернулась в лагерь, Аня, пока нас не было, научилась пользоваться газовой горелкой и созерцала туманные виды с горячим чаем в руках. Мы в этот день были последней группой, побывавшей на вершине.

День 12. Проклятие снежной королевы

Ночью было холодно. Я ворочалась и пыталась поплотнее закутаться в спальник, в какой-то момент поняла, что палатка начала подтекать, и под импровизированной подушкой из флиски скоро будет лужа. Я отнеслась к этому стоически.

Утром меня разбудили до боли знакомые крики про снег.

— Это всё из-за Светы с Аллой, я вам точно говорю! — раздавался голос Андрея. В Киргизию с ними ходили — снег выпал. В Таджикистан — неделю непогода была. И вот теперь в Иране.

Я попыталась что-то возразить, на что мне предложили поехать в Израиль, чтобы узнать наверняка.

Страшновато вылезать из палатки.

Но я смогла.

Я надела на себя всё, что можно было надеть, включая три пары носков, и вылезла из палатки. Ботинки были ледяными и сырыми насквозь, хотя стояли всю ночь под тентом. После восхождения за водой к бочке я немного согрелась, но ноги были как ледышки. Отморожу ступни в Иране в июле — да никто же не поверит, думалось мне.

Когда пришло время собирать лагерь, во мне проснулось малодушное желание оставить палатку тут и уйти налегке. В дрожь бросало от одной мысли, что нужно будет ковыряться в снегу и закоченевшими пальцами развязывать узлы и искать колья. Где-то в сугробах я посеяла шапку, но археологические раскопки — не то, чем хотелось заниматься. Мы кое-как отряхнули палатку и упихнули в рюкзак. Когда мы спустимся вниз, и я его открою, на дне будет трехсантиметровый слой воды.

Снег всё падал, по побелевшему склону горы шла змейка из разноцветных пятен — кажется, лагерь покидали все. Это напоминало массовую эвакуацию.

Красиво, конечно. Особенно когда дома эти фотки смотришь.

Эвакуация.

Тропинка, так тщательно протоптанная ослами, под мокрым снегом стала чем-то вроде бобслейной трассы. Ноги скользили и разъезжались. Через пятнадцать минут я почувствовала, что ногам больше не грозит обморожение, а через тридцать минут пути вниз снег превратился в дождь. Стало теплее, но дорога теперь выпрыгивала из-под ног в два раза чаще.

Мы шли и падали, шли и падали. Я была, кажется, по пояс в грязи, но вокруг зеленела трава, пахло свежестью, и на душе было легко. Многослойные облака стелились по зелёным склонам, и даже горные колючки выглядели свежими и сочными.

Мы спустились во второй лагерь, куда за нами должна была приехать машина. В приюте при мечети переоделись. Я посмотрела на порванные о камни влагозащитные штаны, заляпанные до самого верха, — и выбросила их в помойку. Посмотрела на ботинки: пропитаны грязью насквозь, швы расходятся, сырые, тяжёлые, холодные … и отправила их следом. Тут же подбежал маленький местный дедок:

— Что, совсем капут?

— Ну такое…

— Я посмотрю, можно, да? — и занырнул в мусорный бак.

Фотоаппарат тоже промок, поэтому снимки автоматически с эффектом размытия.

В Полуре было +17 и светило солнце — пожалуй, единственный момент за всю поездку, когда на улице была нормальная человеческая температура. Мы ждали автобус на обочине и уплетали лепёшки, которые нам купил местный житель. Сначала он долго стоял в стороне и смотрел в нашу сторону — видимо, стеснялся завязать разговор, поэтому решил нас накормить.

Когда мы приехали в Тегеран, лёгкий отголосок горной прохлады чувствовался и там — было +35, и даже асфальт под ногами вроде бы не плавился. Но это не помешало нам за час высушить все вещи на крыше хостела (включая многострадальную палатку).

Мы попрощались с большей частью группы: Оля, Гоша, Андрей-проводник и Андрей-белорус через день улетали домой, у Юры был грандиозный план автостоп-путешествия, и его уже ждали друзья-каучсёрферы (да, в Иране тоже можно вписаться по каучу, но мы не рискнули, потому что это всё-таки не страна победившего феминизма). Мы со Светой планировали до отлёта успеть в тур по городам, у Ани тоже было в запасе много времени, решили ехать вместе.

День 13. Лучше рязанских раздолий

Мы пересекли страну поперёк на ночном автобусе и проснулись в Ширазе. Ехали 12 часов, а в пути то ли дважды, то ли трижды останавливались у мечетей на намаз. Часть людей действительно шла молиться, но большинство, по-моему, кочевало по пути туалет-магазин-обратно.

Счастье обошлось нам в 50 тысяч туманов. 940 километров за 800 рублей, в огромном полулежачем кресле и по системе «печеньки включены» — по-моему, очень  неплохо. На автовокзале, кстати, предлагают также вип-автобусы. Боюсь предположить, что там: джакузи в салоне? Кровати?

Тихо и жарко.

В десятом часу утра Шираз встретил нас пустыми улицами и закрытыми лавками. Аня решила закинуть вещи в отель, а мы были налегке — почти всё оставили в кладовке в Тегеране — и пошли в центр пешком. Очень хотелось есть, но открыты были почему-то только магазины с шинами, моторным маслом и чем-то столь же несъедобным. Мы потолкались возле многообещающей вывески с гамбургерами, но торговец не говорил по-английски и просто молча смотрел на нас, пока мы жестами пытались выяснить, что здесь можно употребить.

За следующие полчаса мы нашли несколько магазинов с верхней одеждой, музей имени какого-то иранского дяди, автозаправку, две больницы и лавку с конфетами на развес, но душа просила мяса. И только когда мы отчаялись поесть и устремили свои стопы к мечети, отмеченной на карте звёздочкой, небеса сжалились и послали нам открытый ларёк с едой. За прилавком стоял живой человек и вопросительно смотрел на нас. Мы не стали тратить время на проверку его английского.

— Кебаб? — это было единственное слово, понятное всем троим.

— Кебаб! — ответил повар. — Ту кебаб?

— Ту кебаб! — возликовали мы.

Так мы и питались следующие четыре дня. Кебабами, мороженым и изредка ещё чем-нибудь, на что можно было показать продавцу пальцем. Это хорошо работало с напитками из холодильника — утренние кебабы мы запили странным безалкогольным пивом, которое по вкусу было похоже на лимонный квас.

Завтрак обошёлся нам в 45 000  риалов — чуть больше доллара. Цены здесь гораздо ниже столичных: в магазине, например, можно, например, купить мороженое за 5000 риалов. Это рублей восемь — в два раза дешевле, чем в Тегеране.

Улицы Шираза.

По городу мы передвигались с помощью чудесных оффлайн-карт maps.me, на которые кто-то добрый до нас уже нанёс сетку точек с основными достопримечательностями. Сейчас, по мнению навигатора, мы стояли возле Зеркального мавзолея Саида Алладина Хусейна. Здание огораживал высокий забор неприглядного вида — такой мог бы быть на стройке, но стройки внутри не было.

— Это чтобы его снаружи не было видно? — предположила Света.

— Может, через забор посмотрим?

Мы обошли забор по кругу. Со стороны фасада он снижался и принимал более приличный вид, но вход закрывал угрожающий пропускной пункт, где всё было написано на фарси. Мы уже хотели идти дальше, когда к нам подбежал пожилой дяденька  с бейджем экскурсовода и стал настойчиво приглашать внутрь. Мы немного смутились, я выдала своё коронное «ман фарси баляд ниистам» (не говорю на фарси). Он расплылся в улыбке, дал нам по конфетке, сказал что-то из серии «а вам говорить и не надо», и подтолкнул нас ко входу.

Тут началось что-то непонятное. Четыре женщины в чадре с улыбками отобрали у нас сумки, обыскали нас с головы до ног, заставили Свету выложить всё из карманов, отнесли мой фотоаппарат в соседнее здание, замотали нас в простыни с цветочками, провели ко входу в мавзолей, заставили положить обувь в пакетик и махнули рукой внутрь — теперь можете заходить. «Ну, зато бесплатно», подумали мы.

Я популярна у иранских инстаграм-ботов

Мавзолей действительно стоил того, чтобы зайти внутрь. Стены, колонны и потолок были выложены зеркальной мозаикой, рассеянный серебристый свет исходил ниоткуда и сразу отовсюду. Странный эффект: пространство отражается от тысяч стеклянных пазлов, и всё вокруг как будто приходит в движение.

Фотоаппарат у меня отобрали, а на телефон много не снимешь, особенно из-под полы простыни. То есть чадры, простите. Поэтому оставлю простор для вашего воображения.

Сфоткала, когда бабушка-смотрительница отвернулась.

По узким улочкам старого города мы шли к визитной карточке Шираза — мечети Насир аль Мульк. Многочисленные интернет-путеводители гласили, что солнечный свет проходит через её разноцветные витражи и рождает на полу удивительные узоры.  Путеводители я, конечно же, не читала — не люблю заранее всё знать перед поездкой. Но Света рейтинг мечетей изучила и говорила, что в эту нам очень надо.

Я работала навигатором: ходить без карты по лабиринту с хаотично расположенными улицами — нет, даже не улицами, а пробелами между домами — невозможно. Не понимаю, как до изобретения GPS в Ширазе вообще жили люди. Мы подошли к жёлтой стене с тяжёлой резной дверью: карта говорила, что мечеть здесь, но дверь была закрыта, а стена не слишком-то выделялась на фоне окружающего пейзажа.

Мы обошли здание по периметру, но так и не обнаружили ничего нового. Зато встретили англоговорящего мужчину цивильного вида — он представился Мохаммедом и объяснил, что сейчас мечеть закрыта. После трёх часов дня она откроется, но это не лучшее время для визита: нужно приходить рано утром, в идеале — зимой, когда солнце стоит низко, и его лучи проходят сквозь витражи.

Снаружи мечеть выглядит скромно.

Мохаммед оказался гидом. Естественно, вокруг самой популярной у туристов мечети он ходил не из праздного любопытства, и тотчас же попытался завлечь нас в свои сети. Мы отнекивались, но через полчаса он нас уговорил: завтра мы всё равно собирались ехать в Персеполис, что в семидесяти километрах от города, а потом уезжать в Язд. Персеполис был по пути, но междугородние автобусы шли без остановок — пришлось бы возвращаться назад и ехать на автовокзал. Гид предложил провезти нас в Язд через все достопримечательности, какие мы захотим увидеть по пути. Он просил 100 евро с машины — это было дорого, но сильно упрощало жизнь. Мы немного поторговались и согласились.

К обеду мы дошли до мавзолея Шах-Черах, который я упорно называла чахшираком, отчего во рту возникал вкус лапши быстрого приготовления. Здесь, в отличие от кварталов, где мы ходили утром, было людно. Из громкоговорителей доносился голос муэдзина, в мечеть толпой шли иранцы, возле входа толкались туристы. Мы уверенно пошли вслед за местными, но нас остановил охранник.

— Извините, — говорит. — Но вы не можете зайти внутрь одни, сейчас вас встретит гид. Подождите буквально пять минут. Нет-нет, это бесплатно.

Женщины спешат на молитву.

Мы удивились, но послушно дождались девушку в чадре, которая представилась волонтёром Фатимой. С ней уже были две француженки-туристки. Она отвела нас в камеру хранения, куда мы сдали все сумки, выдала такие же простыни в цветочек и помогла нам их завязать. На входе в комплекс поток людей разделился по половому признаку, нас завели за ширму, досмотрели, заставили выключить телефоны и проверили металлоискателем. Фатима нас успокаивала и говорила, что это для нашей безопасности.

Иранки тоже проходили досмотр и надевали чадру — даже те, кто и так уже был в закрытой чёрной одежде. Какая-то бабка наорала на француженку за то, что из-под простыни у неё торчали голые ноги в сандалях.

Мавзолей построили в XIV веке для двух братьев, родственников пророка Мухаммеда, бежавших в Шираз от преследования мусульман. Это место популярно и у верующих, и у туристов. Первые приходят поклониться мощам святых, вторые — полюбоваться внутренним убранством.

Фатима провела нас по внутреннему двору, рассказала немного об архитектурных элементах и исторических событиях, но когда мы подошли к дверям в мечеть, объявила, что внутрь нам нельзя. На наши мольбы, просьбы и возмущения отвечала вежливым отказом:

— После недавних террористических атак мы беспокоимся за туристов. Это всё для вашей безопасности.

Я говорила Свете, что нужно было купить чадру, замотаться по самые глаза и притворяться местными. Света возражала, что нас по белым европейским рожам и в чадре узнают. Мы искренне радовались, что зашли утром в тот, первый мавзолей — хоть что-то увидели.

Видео чужое, из интернета. Для понимания, что мы упустили.

Мы встретились с Аней у городской крепости. Она уже успела заглянуть внутрь и вынесла вердикт: самое интересное там — мандариновый садик. Так что крепостью мы решили пренебречь.

Солнце пекло немилосердно, передвигаться по улицам стало невозможно, и мы пошли обедать. Съели, конечно же, кебаб. Не только потому, что других слов не знали: просто кафе с другой едой нам не попадались. Хозяин кафе предложил нам Зам-Зам — местную версию кока-колы и фанты в аутентичного вида стеклянных бутылках. Когда мы допили газировку, бутылки он забрал обратно и сложил в ящик. Света попыталась выйти с бутылкой на улицу, но её догнали и дали понять, что ценную тару уносить с собой нельзя.

Находиться под солнцем было всё ещё невозможно, и мы поехали на такси в сад Эрам — обычный дендропарк, но почему-то включённый в список наследия ЮНЕСКО. Наверное, потому, что парк всё-таки с историей: разбит он был ещё в XVIII веке, его называли Садом шаха, и многие путешественники упоминали о нём в своих воспоминаниях.

В пруду плавают рыбы, школьники ловят черепах.

В саду мы вживались в образ шаха: возлежали на газоне, задумчиво смотрели в небо и фотографировались с иранскими школьниками — мы не перестали быть объектом всеобщего внимания. К счастью, автографы у нас ещё не брали. Это успокаивало.

Когда солнце начало спускаться к горизонту, мы побрели к своему хостелу — Аня утром успела разведать адрес и забронировать там номер. Закинулись странным местным мороженым под названием фаладед (или паладэ): очень вязкое, с непередаваемым вкусом и наполовину состоящее как будто бы из сладкой замороженной фунчозы. Вероятно, это крахмал. Непривычно, но мне понравилось.

Возле крепости обнаружились сразу три кафешки с европейским фастфудом, и нам впервые удалось поесть не кебаб. Я запивала картошку фри и помидорный салат своим любимым мятно-солёным кефиром и была беспредельно счастлива. Света вгрызалась в курицу гриль.

То самое крахмальное мороженое.

Хостел нам очень понравился. Во-первых, потому что он стоил 10 долларов за ночь в общей комнате и завтрак. Во-вторых, потому что был крайне аутентичен. Нам досталась полуподвальная комнатка с белёным сводчатым потолком и стенами с мозаикой. Двустворчатые двери распахивались во двор, где под открытым небом стояли узорчатые топчаны-веранды. При этом в номере были удобные кровати, нормально работающие кондиционеры и хорошая сантехника. Если бы я придумывала им слоган, это было бы что-то со смыслом «возьми от средневековья только самое лучшее».

Нашли мы его по запросу Seven hostel, потому что в Тегеране жили в одноимённом заведении и они позиционировали себя как сеть. Но по факту партнёрский отель в Ширазе назывался как-то по-другому. Вообще Booking и прочие достижения западной цивилизации в Иране не работают, но найти жильё несложно. Можно, например, посмотреть адреса здесь.

Наша комната.

Когда мы прощались с группой, Андрея-белоруса спросили, почему он так быстро уезжает домой и не хочет посмотреть на персидские города. «Как бы ни был красив Шираз, он не лучше рязанских раздолий», — процитировал он поэта.

Этим вечером мы посовещались и решили, что Есенин был неправ.

День 14. Мы, оглядываясь, видим лишь руины

Утром за нами заехал Мохаммед и первым делом повёз нас в мечеть Насир аль Мульк — куда мы не попали вчера. Здесь было людно, и почти все были иностранцами. Мы встретили вчерашних француженок — я узнала их по босоножкам, которые вызвали гнев у бабки в чадре.

Все пытались поймать разноцветные блики от витражей. К местам, где свет падал на пол, стояли очереди: каждый хотел фото в лучах света. На стене висела табличка: «Please don’t use holy Quran for photography», что меня почему-то очень веселило. Правильно наш гид сказал насчёт зимы — в июле солнце стояло слишком высоко, чтобы осветить весь зал. Но это всё равно впечатляло.

Ну хоть без корана.

Через час с небольшим мы были у развалин Персеполя, древней столицы империи Ахеменидов. Мохаммед высадил нас у билетной кассы, узнал, что мы планируем ходить по руинам два часа, погрустнел и куда-то свалил. Было около десяти часов утра, но пот с нас тёк ручьями. Впереди лежал разрушенный город без малейшего признака тени.

Вход почти во все музеи в Иране стоит 200 000 риалов. Это около 300 рублей. Только зороастрийцы добрые и берут по 80 000. Но про них потом.

Не буду писать здесь исторические подробности — ими изобилует интернет. Скажу только, что Александр Македонский, когда сносил к чертям столицу персов, постарался на славу. Но даже обломки колонн, фрагменты скульптур и прочие остатки былой роскоши впечатляют. Прикроешь глаза — и видишь, как вереница подданных входит в тронный зал с дарами. Иностранные купцы испуганно озираются среди уходящих ввысь столпов, а на троне сидит Дарий — очень самовлюблённый и сердитый — и думает: «Ну чё, клёвый у меня дворец, да? Вы, варвары, такого ещё не видели!»

Персеполис.

Мы долго рассматривали надписи, выдолбленные в камне ворот: многие поколения путников проходили через древний город и оставляли здесь своё «здесь был Вася». То, что когда-то было вандализмом, стало историей — сейчас граффити защищены стеклянной перегородкой. Встречались незнакомые буквы, слова на латыни и даже кириллица. Слева какой-то солдат коряво нацарапал своё имя второпях, а справа основательно выгравировано имя графа — он эту надпись явно сделал не сам, буквы глубокие, ровные, как по линейке.

Стены украшали орнаментами и барельефами — в основном, изображения животных, сцены охоты и подношения даров царю. Особенно мне понравился лев, кусающий антилопу за попу: этот рисунок встречался довольно часто. Глаза у льва были шальные, и вид очень игривый. Антилопа же смотрела на него с укоризной, стеснением и смирением: ну что ты, дорогой, ну прекрати, ну люди же смотрят.

Жопка антилопки.

У машины нас ждал скучающий Мохаммед. Весь его облик говорил о том, что он не понимает, как можно два часа рассматривать камни. Мы уже тоже порядком поджарились и перебежками от дерева к дереву ползли к спасительному кондиционеру в автомобиле. По пути нас, правда, дважды задержали, чтобы с нами сфотографироваться.

За следующий час мы проехали ещё несколько достопримечательностей: археологическую зону Накше-Раджаб (наш проводник сказал, что там пара барельефов — смотреть особо не на что, — и мы проехали мимо), Накше-Рустам — четыре монументальные гробницы, вырубленные в скале. За то, чтобы подойти к захоронениям вплотную, нужно было снова платить 200 000 риалов, и мы почтили память персидских царей через забор. Чем изрядно удивили Мохаммеда.

Километров через 80 показались Пасаргады — предыдущая столица Персии. Это удивительное место тоже числится в списке культурного наследия ЮНЕСКО. Сюда тоже возят толпы туристов, за вход берут те же 200 000 риалов, но вся интрига в том, что от древнего города остался ровно один камень. То есть небольшое кубическое сооружение, которое (возможно) является гробницей Кира. Хитрые работники культуры обнесли забором солидный кусок земли, чтобы издали было не видно. Мы с Аней на них обиделись и внутрь не пошли. Света сходила и подтвердила, что ничего важного мы не пропустили.

Это Накше-Рустам. А Пасаргады я даже выкладывать не буду — тот камень этого не заслужил.

В машине было уютно и прохладно, и все клевали носом. Мы закинулись растворимым кофе на заправке — он показался нам напитком богов. Иранцы кофе не любят и, похоже, не подозревают, что его можно варить из зёрен. Мохаммед выпил пару подозрительных энергетиков.

За окном мелькали горы цвета выгоревшей травы, трава цвета выгоревших гор. Через пару часов земля распрямилась, и началась пустыня. Это было так странно — ровное асфальтовое полотно посередине, а вокруг бесконечная, идеально плоская высохшая равнина и бледное от жары небо. Было в этом что-то прекрасное и страшное одновременно.

Мохаммед тихо пел что-то на фарси под аккомпанемент ситара из динамиков. Если верить ему, последний дождь здесь был восемь лет назад.

Это не пустыня, но тоже было по дороге.

На въезде в какой-то небольшой городок наш водитель притормозил и сказал, что сейчас мы съедим самый вкусный кебаб в своей жизни. «О боже, опять кебаб!», — подумали мы. Но выбора у нас, кажется, не было. В придорожной чайхане, которая чем-то неуловимо напоминала российские пельменные для дальнобойщиков, мы уселись на потёртый топчан и слушали, как Мохаммед что-то бурно обсуждает с хозяином. Когда он к нам вернулся, то объяснил, что вообще-то кафе уже закрыто, но он у них вип-клиент, поэтому нам повезло. Кебаб и правда оказался лучшим из всех, что мы пробовали в Иране.

Часам к шести вечера мы подъехали к Язду. На въезде в город наш проводник предложил нам посмотреть на Башни  Молчания — архитектурный памятник, оставшийся от зороастрийцев. Мохаммед начал вникать в нашу тактику посещения музеев: я, говорит, с контролёром договорился — вы можете бесплатно за забор зайти и от входа посмотреть. Если понравится — заплатите и внутрь пойдёте. Если нет — в хостел вас повезу. Кажется, он был уверен, что мы тут же выйдем, но то, что было за оградой, было явно интереснее того камня посреди степи.

В проёме виднеется башня молчания.

Здесь были как будто бы развалины целого города — дома со стрельчатыми арками, купола и вентиляционные шахты, глубокие подвалы с алтарём в самом низу крутой лестницы. Вокруг не было ни одной таблички. Никаких загородок и музейных смотрителей, никаких туристов — только мёртвый город и две величественные башни.

До того, как персы приняли ислам, на территории Ирана поклонялись Ахура Мазде. Наверное, два самых известных факта о зороастрийцах — это как они хранили священный огонь и как хоронили своих мертвецов. С пламенем у них были особенно трепетные отношения  — я про них расскажу чуть позже, — но почитались все четыре стихии. А мёртвое тело считалось нечистым, нельзя было осквернять им ни землю, ни воду, ни воздух, ни огонь, ни даже просто прикасаться к нему, если ты, конечно, не из касты могильщиков. Для покойников строили специальные башни без окон и дверей, с круглой площадкой наверху, обнесённой высокой стеной, и колодцем в центре. Специальные люди уносили трупы на вершину этих построек и ждали, пока стервятники и вороны склюют плоть. Кости, высушенные солнцем, сбрасывали в колодец. Две такие башни были перед нами. Слева мужская, повыше, справа женская.

Мертвецов перестали хоронить здесь, кажется, только в 70-х годах ХХ века. Колодцы с  костями засыпали. Сейчас на зороастрийском кладбище по соседству покойников просто кладут в могилу, залитую изнутри бетоном, чтобы тело не соприкасалось с землёй.

Лестница на вершину женской башни.

Тут был колодец, куда складывали кости покойников.

Здесь было тихо и очень спокойно. С вершины мужской башни был хорошо виден город — он оказался на удивление большим. Внизу вокруг машины описывало круги белое пятно —  Мохаммед. Судя по всему, он так и не понял, по какому принципу одни камни мы осматриваем за пять минут, а в других застреваем на два часа.

Мы долго искали наш хостел, петляя по узким улочкам старого города. Было совершенно неясно, как здесь ориентируются местные. Наш водитель бывал в Язде не раз, перед ним было два навигатора, но это не упрощало дело. Проходы были настолько узкими, что иногда мы проезжали вплотную к стенам — даже приоткрыть дверь бы не вышло. Мы хотели было уже плюнуть и пойти пешком, но тут наконец из-за поворота показалась вывеска Badgir. Через десять минут, когда мы в пятый раз настойчиво отказались от дополнительной экскурсии, мы попрощались.

Хостелы за пределами столицы — это нечто. За 10 долларов с человека мы получили комнату в старинном доме, уютный крытый двор с бассейном, где барахтались какие-то черепашки, очень вкусный завтрак, КОФЕ, выход на крышу и бешеную канарейку, которая прилипла к моей ноге и ходила со мной минут сорок.

День 15. Ветер пустыни

Блики от мозаики на фасаде мечети падают на стены.

Утром мы вышли с чёткой целью дойти до пятничной мечети. Солнце уже пекло в полную мощь, но по закоулкам старого города гулял тёплый ветер, и здесь не было той убийственной тегеранской духоты. Каждый проулок обещал открыть все тайны пустынного края, мы не могли устоять, то и дело сворачивали с пути и в конце концов радостно заблудились.

Дома прятались за глиняными стенами — сплошными и высокими. Они бросали тень на дорогу даже в полдень. Наверху стены сходились в стрельчатые арки, а кое-где срастались в тоннели. Солнечный свет проникал сюда только через небольшие скважины в толще глины, но воздух скользил свободно — будто бы ходы строили так, чтобы ветер в них заблудился и остался навсегда.

Кстати, в заклинании воздуха персы превзошли многих. Почти во всех иранских городах можно встретить узкие башни с решёткой наверху — бадгиры, в переводе с фарси «ловцы ветра». За счёт своей высоты и какой-то строительной магии они вытягивают нагретый воздух из помещения, вентилируют его и охлаждают.

Арки и тени.

На базар едет, наверное.

«Это не раскопки, это настоящий жилой город! Просто, местами ремонт и строят также, как 1000 лет назад. Оператор из меня никакой, но уловите атмосферу:

Старые улочки незаметно перетекли в базар. Арки сменились сплошными сводчатыми коридорами, над перекрёстками возвышались купола с отверстиями для света и воздуха. В нишах сидели лавочники, и каждый был занят делом: в одном квартале клепали медь, в другом — что-то ткали. Далеко по коридорам разносился стук молотков по металлу. Пахло специями.

Я не удержалась и купила у старого хмурого мастера изящную турку с резной ручкой. Он категорически замотал головой, когда я что-то спросила про скидку и ещё больше свёл брови.

Света перемерила все платья в лавке с женскими нарядами и купила плотный кардиган с простым, но стильным орнаментом. Мы долго пытались объяснить продавщице, что платок в тон нам не нужен, потому что в России не носят платки.

Свет — солнечный. Удивительно, но этих маленьких дырок в потолке хватает.

Очень веселит иранец на заднем плане, который улыбался-улыбался, а потом начал деловито протирать поднос.

Мы уже собирались уходить, как вдруг нам на глаза попалась круто идущая вверх лестница. Она не была ни огорожена, ни закрыта, и непохоже было на то, что она относится к чьей-либо лавке. Мы со Светой переглянулись и ломанулись наверх. Интуиция не обманула: лестница вывела нас на крышу. Прямо на уровне глаз возвышались минареты мечети, а вокруг песочными барханами рассыпались купола базара.

Мы не были уверены, что нам здесь можно находиться, но долго бродили по раскалённому жёлтому полю. Крыши как будто специально были созданы для долгих вдумчивых прогулок — здесь не нужно было перепрыгивать через пропасти или карабкаться по стенам. Казалось, можно спокойным шагом пересечь город, ни разу не коснувшись земли.

Крыши стелились несколькими ярусами, мы то опускались, то поднимались. В какой-то момент мы прошли сквозь полуразрушенный дом и внезапно оказались посреди длинного узкого хода между стенами домов. Он петлял, сворачивал то вправо, то влево, сюда выходили двери домов (или квартир?) с номерами и почтовыми ящиками, и непонятно было, внутри здания мы находимся или снаружи, пока мы не вышли в проулок пошире.

Крыши.

Вот, кстати, и ветролов на переднем плане.

Мы спустились с крыш, прошлись по главной улице, оценили местные мечети и начали тихо умирать от жары. В половине третьего мы вместе с тремя незнакомыми французами забились в ларёк с мороженым и пили манговый смузи под вентилятором. Удовольствие оказалось неожиданно дорогим. Не помню цену, но она возмутила даже французов.

По плану у нас дальше был музей зороастризма. Язд — одно из немногих мест, где адепты древней религии живут по сей день, и мы решили, что просто обязаны туда зайти. Тратить деньги на такси было жалко, пошли пешком.

На главных улицах ничего не напоминало о прохладе старого города — автомагистрали плохо сочетаются с иранской жарой, средневековые люди в этом плане были умнее. Местные куда-то попрятались, почти все лавки были закрыты — где железной решёткой, где жалюзи, где просто верёвочкой. Когда мы наконец-то подошли к музею, мы познали всю боль — у него тоже был перерыв на «сиесту». И открыться он обещал через час.

Мы пошли было к Храму Огня — он был в паре кварталов — но и там нас ждало разочарование. От безысходности мы пошли есть. Единственное кафе в округе тоже грозило закрыться, но сделать заказ мы всё-таки успели. Угадайте, что это было? Правильно, кебаб.

До музея мы так и не дошли, поэтому ничего о нём сказать не могу (кроме того, что не стоит туда ходить в обед), но открытия храма дождались. Вместе с нами зашла пара иностранцев и стайка иранских школьников. В водах идеально круглого бассейна отражалось невысокое скромное здание, увенчанное фаравахаром (это главный символ последователей Заратустры, такой бородатый мужик в крылатой юбке, вы его наверняка видели).

Внутри была простая комната с белыми стенами. За толстым стеклом стояла чаша с огнём. Пахло дровами. Школьники липли носом к стеклу, иностранцы пытались поймать кадр без бликов. Огонь горел. Горел так же, как и в тот день полторы тысячи лет назад, когда Земля была неподвижной, боги — всемогущими,  и ничто не предвещало появления газовых зажигалок, — говорят, с тех пор ему ни разу не давали погаснуть.

Священный огонь.

Мы со Светой сидели на лавочке под гранатом и спорили. Она говорила, что это самая дурацкая достопримечательность, что она посетила. Я припоминала ей ногу пророка Даниила и убеждала, что тысячелетний огонь — это круто. Пусть не так круто, как Башни Молчания, но ни в какое сравнение не идёт с 18-метровым гробом, в котором, может быть, лежит чья-то часть тела. В ответ Света предложила мне принять зороастризм.

В соседнем здании был небольшой музей, посвящённый религиозным обычаям. Стенды, где рассказывалось о главных праздниках, выглядели убедительно, но когда я дошла до распорядка дня, решила, что принимать зороастризм, пожалуй, не буду: они, как и мусульмане, молятся пять раз в сутки.

Храм снаружи.

Обратно мы шли извилистыми тропами старого города — так было прохладнее и интереснее. Мне, правда, приходилось безотрывно смотреть в навигатор. Каждый встречный считал своим долгом поздороваться с нами и спросить, как у нас дела, и под конец дня мы начали немного дёргаться от избытка внимания. Добавляли экстремальных ощущений и вездесущие водители мопедов — здесь они резко выскакивали из-за поворота, приходилось вжиматься в стену и надеяться, что тебя не заденут. Когда ширина улицы — 1 — 1,5 метра, это действует на нервы.

Света говорила, что нам обязательно нужно увидеть какую-то тюрьму, но мы дважды обошли  по кругу точку, отмеченную на карте, и так и не нашли проход к ней. Зато нашли кофейню. Настоящую. С кофе-машиной и зёрнами. Рассчитана она была, конечно, исключительно на туристов. Бариста спросил, откуда мы приехали, и вместе с чашкой водрузил нам на стол российский флаг на подставке. Сзади висел ковёр. Вечер закончился очень патриотично.

День 16. Летающие кексы и жидкие глаза

Этой ночью мы планировали уехать в Исфахан — город, название которого я всегда выговаривала только со второго раза, знаменитый садами и мостами. Но внезапно в десятом часу вечера сайт автовокзала обрадовал нас: билетов нет.

Чтобы понять, какой неожиданностью это стало, нужно немного рассказать о специфике автобусных перевозок в Иране: автовокзал каждого крупного города состоит как минимум из десятка отдельных компаний-перевозчиков. Их направления часто совпадают, а зазывалы чуть ли не дерутся за пассажиров. Когда мы ехали в Шираз, в одно и то же время с вокзала отправлялось, кажется, рейсов пять. И все автобусы были полупустые — мы тогда очень удивлялись тому, как это глупо и неудобно. Нам и в голову не могло прийти, что в Язде будет по-другому.

Но, увы, всё, что мы смогли сделать —  с помощью администратора нашего хостела  забронировать два билета до Тегерана, последние места в последнем автобусе. Мы трепетно попрощались с Аней, админами и бешеной канарейкой и поехали на вокзал.

Это одна из загадок Язда, ответ на которую мы не нашли. Таких витрин там много.

Найти нашу автобусную компанию на вокзале оказалось несложно: она была единственной, чьё название на вывеске продублировали латиницей. Вокруг было подозрительно пусто. В окне сидел сонный билетёр. Мы протянули ему распечатку брони и деньги. Бумажку он взял, а плату брать отказался: «у вас оплачено», говорит. Мы переглянулись и переспросили ещё раз, но он только сунул нам в руки билеты и сказал смирно ждать автобус на скамейке. Мы оживили в памяти разговор с админами хостела и убедили себя, что речь шла только о брони, не об оплате, но выходило как-то странно.

Автобус тоже был невразумительный — тесный, душный и совершенно не похожий на те дворцы на колёсах, на коих мы ездили раньше. Пришёл он на полчаса позже, ещё полчаса водитель распихивал людей по местам и зачем-то пересаживал всех с места на место, как будто надеялся, что пассажиров от этого станет меньше, а площади больше. Потом на выезде из города в багажное отделение минут пятнадцать грузили гигантские тяжёлые тюки. Потом мы отъехали километров на 40 и целый час просто стояли на обочине с включённым двигателем.

Едва мне удалось уснуть, как мне в лоб прилетел какой-то предмет — это, оказывается, водитель швырнул в меня кексом. Питание включено, добро пожаловать на борт! Людей в салоне становилось всё больше, сзади моё кресло колотили ногами шумные девочки-подростки, в проходе на расстеленном одеяле спал десятилетний мальчик, где-то спереди орал младенец. От безысходности я включила на телефоне GPS и смотрела, как медленно движется наша точка по трассе на Тегеран.

Дворец Голестан (фрагмент).

Мы выжили и утром всё-таки оказались в Тегеране. Внезапно мы осознали, как сильно устали за это время. Не знаю, хватило бы нас на город мостов и садов, окажись в тот вечер в кассе билеты.

Наш последний день в столице был до невозможности ленивым и расслабленным. Мы не спеша съездили в Голестан — дворцовый комплекс и местную версию Эрмитажа. Нам посоветовали не убивать себя всеми десятью музеями из списка, и мы заглянули только в этнографический и в главный корпус. Я уже даже не пыталась сфотографировать из-под полы великолепие зеркального тронного зала — просто смотрела и радовалась, что бывает так красиво.

Базар. Там так везде, да.

Мы в ужасе прошлись по базару — количество людей на квадратный метр здесь было таким, как будто сегодня последний в жизни день, когда можно что-то купить. Со всех сторон на нас почему-то накидывались продавцы ковров. Ну да, действительно, что ещё нужно двум одиноким женщинам?

Единственное, что мы купили на базаре — по стакану жуткого местного лимонада, который мы с первого дня в Иране прозвали плавающими глазиками. Два вида каких-то мелких семян  — чёрные и оранжевые, я видела их на рынке в сухом виде, но не знаю, как они называются —  смешивают с сахарным сиропом и водой. Чёрные семена разбухают и становятся похожими на рыбью икру или глаза. Жёлтые семена золотятся, как блёстки в лаке для ногтей. Выглядит крайне странно, но это вкусно.

В надежде дёшево поесть мы забрались в тупиковый дворик в самых дебрях базара. Здесь спряталась маленькая кебабная. Хозяин сидел за грязноватым пластиковым столом под пляжным зонтиком с эмблемой кока-колы и — о боже — ел картошку. Варёную такую, нормальную картошку.

— А можно нам тоже? — с надеждой спросили мы.

— Ну… это я вообще-то из дома для себя принёс. Но у нас есть кебабы!

Мы вздохнули и заказали по котлетине с рисом. По нашим глазам мужчина, кажется, всё понял, и подарил нам одну картофелину на двоих.

Парк на севере города.

Самые жаркие часы мы провели в милом сквере, который почему-то назывался зоопарком. Там, правда, было несколько клеток с курами и утками, стая фламинго, похожая на пластиковую скульптурную группу, и загон с сумасшедшими кроликами. А ещё киоск с потрясающе вкусным мороженым — оно нас заинтересовало больше, чем домашняя птица.

Когда стало вечереть, мы сменили дислокацию и уехали в другой парк на севере города. Название я произносить не буду, потому что всё равно не произнесу. Рядом стояло современное здание музея Исламской революции и Ирано-иракской войны. На большом экране возле входа показывали видеоряд о подвигах солдат — почему-то под музыку группы Nightwish. Музей мы аккуратно обошли стороной.

По парку дружными группами совершали пробежку молодые люди в лёгких футболках и девушки в плотных хиджабах. Мы недоумевали, как никто из последних до сих пор не получил тепловой удар. Впрочем, воздух здесь был свежее, и жара почти не ощущалась.

Мост Табиат.

Два соседних холма, по склонам которых раскинулся парк, соединял футуристичный многоярусный пешеходный мост. Он не казался инородным телом. Наоборот, только с такого моста можно было смотреть на многомиллионный шумный город, считать количество рядов машин на автостраде внизу и сбиваться со счёта.

Мы сидели на мосту до темноты — как будто телевизор смотрели. Ждали, пока  поалеет небо. В полный голос обсуждали наряды иранских модниц (как удобно, когда никто не говорит по-русски). По пути домой взяли у торговца на углу две банки безалкогольной «Балтики». Чтобы поддержать российский экспорт.

До моего путешествия в Иран я никогда не была в настолько иной стране. Конечно, я знала, что существуют консервативные исламские режимы. И я определённо знала что-то фрагментарное про культуру древних персов. И, конечно же, я бывала в горах. Но одно дело — знать, и другое дело — чувствовать.

Ты можешь знать, что твой сосед по лестничной клетке странноват и коллекционирует дохлых жуков. А можешь зайти к нему в гости на чашку ароматного чая и услышать стихотворение в прозе об удивительных усиках Rhipicera femorata.

Поняла ли я что-то об этой стране? Не знаю. Но я почувствовала.

P.S.: когда я вошла в самолёт Азербайджанских авиалиний в аэропорту Тегерана и увидела стюардессу с непокрытой головой и в платье с коротким рукавом, клянусь, какую-то долю секунды моё сознание кричало рука это же рука о боже голая рука ничего себе! Через секунду я сорвала с головы платок и была беспредельно счастлива.

Спасибо, что дочитали до конца. Это почти так же хорошо, как снять платок.